– Я бы… сдох! – ответил Витька, присматриваясь к Огурцову внимательней. – Щуплый ты. Тоже позарез укачался. Но, скажи мне честно, с чего это ты в бодрячка играешь?
– Я не играю. Мне и плохо, да все равно хорошо. Тебе этого не понять. Я на флоте по любви, а ты по хитрости…
Через сутки на горизонте показалась слабая искорка. Потом обозначился и конус высокой горы.
Качка заметно потишала. Юнги ожили, высыпав на верхнюю палубу. Как в старину на каравеллах Колумба, кто-то восторженно прогорланил:
– Земля… вижу землю!
Стали отряхиваться, приводили себя в порядок. Драили трюмы. Уже обрисовалась вдали полоска берега, словно вырезанная из зеленого малахита. «Охотники» вдруг отвернули в открытое море – обратно.
«Волхов» воем сирены уже оповещал землю о своем прибытии. Медленно он заходил в сказочную гавань, прямо в лазурь которой обрывались замшелые стены крепости, сложенные из диких валунов. Старинные пушки глядели на пришельцев из узких бойниц, словно выглядывая из другого века.
Суетясь, юнги спрашивали у команды «Волхова»:
– Что же это такое? Куда нас доставили?
Готовя швартовы для подачи на берег, один матрос ответил:
– Соловки.
При этом Витька Синяков сплюнул за борт:
– Ну, вот мы и влипли! Это же знаменитая тюряга.
Витькины дружки сразу завели нудную песню:
Вот умру я, умру, похоронят меня,
И никто не узнает, где могилка моя…
Стены крепости наплывали все ближе. Черный конус крутился на вышке метеостанции. С поста службы наблюдения у корабля запрашивали позывные. По дороге из леса босая старуха гнала хворостиной большущую свинью. Скоро на причале показалась фигура военного моряка.
* * *
Лежал там грубо обтесанный камень. Если содрать с него мох, проступили бы древнеславянские письмена:
ОТ СЕГО ОСТРОВУ
ДО МОСКВЫ-МАТУШКИ – 1235 ВЕРСТ,
В ТУРЦИЮ ДО ЦАРЬГРАДА – 4818 ВЕРСТ,
ДО ВЕНЕЦИИ – 3900 ВЕРСТ,
В ГИШПАНИЮ ДО МАДРИДА – 5589 ВЕРСТ,
ДО ПАРИЖА ВО ФРАНЦИИ – 4096 ВЕРСТ…
А внутри острова – никем не тронутая глухомань. Через густой ельник едва проникают лучи солнца, горькие осины трепетно дрожат ветвями. В душных зарослях можжевельника и вереска, в россыпях брусники и клюквы кроются тропы зверей, еще не обиженных человеком. Среди обилия дикой малины, срывая ее пухлыми теплыми губами, бродят олени. Слепые лисицы живут на том острове – слепые, ибо чайки смолоду выклевывают им глаза, чтобы лисицы не воровали яиц из их гнездовий. А в глуши острова величаво покоятся десятки озер – красоты удивительной! И веками висит над лесом тишина, освященная древностью. Лишь бьется о берег море, гудят вершинами рыжестволые сосны да чайка, пролетая над озером, крикнет – и отзовется крик птицы над островом печально и одиноко…
