- Слушай, Лбов, - спросил его один из подпольщиков, - скажи по правде, какой партии ты считаешь себя?
- Я за революцию, - коротко ответил он и замолчал.
- Ну мало ли кто за революцию - и большевики, и даже меньшевики, но это же не ответ.
- Я за революцию, - коротко и упрямо повторил он, - за революцию, которую делают силой. И за то, чтобы бить жандармов из маузера и меньше разговаривать... Как это, ты читал мне в книге? - обратился он к одному из рабочих.
- Про что? - спросил тот, не понимая.
- Ну, про эти самые... про рукавицы... и что нельзя делать восстания, не запачкавши их.
- Да не про рукавицы, - поправил тот, - там было написано так: "революцию нельзя делать в белых перчатках".
- Ну вот, - тряхнул головой Лбов, - я за это самое "нельзя". Поняли? проговорил он, вставая, и рукой, разрисованной узорами запекшейся крови, провел по лбу. - Вот я за это самое, - повторил он резко и точно возражал кому-то. - И если бы все решили заодно, что к чертовой матери нужна жизнь, если все идет не по-нашему... если бы каждый человек, когда видел перед собой стражника, или жандарма, или исправника, то стрелял бы в него, а если стрелять нечем, то бил бы камнем, а если и камня рядом нет, то душил бы руками, то тогда давно конец был бы этому самому... как его. - Он запнулся и сжал губы. Посмотрел на окружающих. - Ну, как же его? - крикнул он и чуть-чуть стукнул прикладом винтовки об пол.
- Капитализму, - подсказал кто-то.
- Капитализму, - повторил Лбов и оборвался. Потом закинул винтовку за плечо и сказал с горечью: - Эх, и отчего это люди такие шкурники? Главное, ведь все равно сдохнешь, ну так сдохни ты хоть за что-нибудь, чем ни за что.
Был рассвет, когда конный разъезд стражников увидел возле того берега Камы быстро скользящие на лыжах две фигуры Это Лбов и Стольников уходили в лес. Из-за глубокого снега гнаться на конях за беглецами было нельзя. Стражники прокричали, погнались по берегу, дали вдогонку несколько бесцельных выстрелов и успокоились.
Солнце зимними красными лучами прорезало верхушки окаменевшего леса как раз в ту минуту, когда две тени остановились и, обернувшись, посмотрели еще раз назад. Туда, где туманный город и каменные стены, где у каменных стен губернаторский дом с трехцветным флагом, а под трехцветным флагом - казачий хорунжий Астраханкин с карточкой белокурой девицы на груди и с сотней ингушей за собой. Туда, где, скрепленный раззолоченными винтиками чиновничьих пуговиц, улыбался город уютными занавесочками морозных окон.
