* * *
– «Тепло» и «холод», – задумчиво проговорил Симур. – Понимаю. Это на их языке «день» и «ночь». Они же слепые, с понятием света незнакомы…
Киммериец кивнул:
– Это я и сам уже дотумкал. Мне хотелось выяснить у Везунчика, как можно слинять из Убежища. Я не собирался сидеть в клетке до тех пор, пока «боги» соблаговолят решить мою судьбу. Страшно было, конечно, думать о побеге, но я почему-то был уверен, что ничего хорошего в решении «богов» меня не ждет. Поэтому уж лучше пересилить страх, чем покорно ждать смерти…
– И что Везунчик?
– Да ничего. Он оказался еще тупее, чем я думал. В Убежище его забирали примерно дважды в месяц, всякой раз за попытку грабежа, держали несколько дней в клетке, награждали двадцатью плетьми и отпускали… Так что законы тамошних «богов» ко всякого рода преступникам помягче шадизарских.
– Это легко объяснимо, – сказал Симур, отщипывая виноградину от кисти на серебряном блюде и отправляя ее рот. – В городе должен поддерживаться порядок, поэтому стражники всегда должны быть начеку. А среди слепых от рождения не так уж много людей, склонных к преступлению, поэтому их нельзя изводить под корень. Чтобы стража не дремала, они иногда должны проявлять себя.
– Наверное, все так, как ты говоришь, – несколько раздраженно ответил Конан, – но мне-то от этого было не легче. Везунчик как свои пять пальцев знал город, однако о том, что находится за его пределами, не имел ни малейшего представления. И как можно выбраться из тюрьмы не знал. И сколько охраны в Убежище, как расставлена и когда сменяется не знал. Знал только одно: через несколько «холодов» его отлупцуют по заднице, да и выпустят. Так что напарничек он был еще тот. Пожрать и поспать – вот и все, что его интересовало…
* * *
– О, вот и пожрать несут! – встрепенулся
Везунчик, по-собачьи подняв голову и потянув носом воздух. – Наконец-то!..
В самом деле, с противным скрипом отодвинулась металлическая заслонка на двери клетки; надзиратель по имени Коэн протолкнул внутрь две мятые миски с кусками вареного мяса, одну за другой, и кувшин, почти до краев полный воды. Постанывая от удовольствия, первым схватил миску – ту, где мяса было чуток больше, – Везунчик. И принялся, чавкая, жрать: запихивать пальцами мясо в рот и, кажется, не прожевывая, глотать. Будто его не кормили неделю. Или будто его кормят в последний раз.
Конан, сидя на корточках, смотрел, как трапезничает его приятель по клетке, и к своей порции пока не притрагивался. Есть почему-то не хотелось. Муторно было у него на душе.
