— Я никогда не привыкну, — пробормотал он. — Мне просто страшно здесь.
— Чепуха, мой мальчик! — произнес Моррисон. — Скоро вы будете гулять здесь так, словно вы здесь и родились. Во всяком случае, публика ожидает, что председатель Линии Лайонса будет жить в обстановке, которая соответствует его положению.
— Думаю, что так. — Загорелый лоб Лайонса наморщился. — Но мне кажется, это неправильно. Вы построили космический корабль, а я летал в нем. В последние десять лет я имел дело с кругосветными ракетами и считался одним из лучших пилотов. Вот и все.
— Но если люди хотят, чтобы ты был председателем компании, Джозеф, — заговорила мать, — то этого достаточно.
— Конечно, если это может помочь межпланетным полетам. Я только этого и хочу.
— Совершенно верно, майор — подтвердил Бентли, кладя на стол пачку бумаг и держа в руке перо. — Угодно вам подписать вот здесь, внизу?
Лайонс послушно нацарапал внизу свою подпись.
— Что это такое? — спросил он.
— Документация на Линию Лайонса. Вы согласились стать председателем компании.
Моррисон сложил бумаги, спрятал их в карман и пожал Лайонсу руку.
— Мы покидаем вас, мой мальчик. Спите. Мы увидимся с вами завтра.
Мать поцеловала его и тоже ушла вместе с Сидом. Вошел дворецкий.
— Обед подан, сэр. Если вам угодно спать, ваша спальня готова.
Он чувствовал себя голодным и усталым. Ему удалось поесть, несмотря на армию слуг, все время сменявших перед ним тарелки. Он едва дождался того, чтобы лечь в мягкую постель с прохладными белыми простынями.
В спальне он начал расстегивать «молнию» на своей нарядной синей куртке и вдруг приостановился. Рука его ощутила выпуклость в нагрудном кармане. Он был так ошеломлен этим днем, что совсем забыл о ней, хотя никогда не думал, что это возможно. Осторожно он достал из кармана статуэтку.
Это была цветная фотостатуэтка, сделанная из специальной пластмассы. Всякий узнал бы в ней произведение скульпторкамеры, но сама статуэтка удивила бы каждого.
— Лезли, — прошептал Лайонс.
— Вернись, ссскорррее, Джо! — услышал он, словно эхо, нежный, тихий голос.
— Ох, я и хотел бы вернуться, Лезли, — прошептал он. — Но, кажется, пока что не смогу. Но рано или поздно я вернусь к тебе, Лезли, дорогая, вернусь, как только меня отпустят отсюда.
Он осторожно поставил фигурку на ночной столик и разделся. Возвращаясь с Марса, он с наслаждением вспоминал о бодрящих холодных душах, которые нельзя было принимать на корабле из-за невесомости. Но сейчас он был слишком утомлен, чтобы мечтать о чем-либо, кроме постели. «Странно, — грустно подумал он, — как изменились мама и Сид: в них нет никакой теплоты. Не то что Лезли, всегда такая искренняя и ласковая».
