Немногие раненые, сегодня лежавшие и сидевшие только, на верхней палубе, еще тревожно переглядывались, не понимая, что случилось, бессильные правильно оценить серьезность происшедшего, а Дронов с Красавиным уже нырнули в носовой люк; только лязгнул он. Лейтенант Манечкин, стоявший в рубке рядом со штурвальным Ганюшкиным, несколько секунд ждал, что вот-вот приподнимется та крышка люка, высунется по пояс кто-то из матросов и проорет, чтобы немедленно подали то-то. Но крышка люка оставалась недвижима. Тогда он вдруг, будто на мгновение заглянув в носовой кубрик, отчетливо увидел пробоину с рваными краями, торчащими внутрь катера; на подобные пробоины можно сравнительно легко наложить пластырь, снаружи наложить, или… Или остается терпеливо ждать, когда вода, ворвавшаяся в пробоину, так сожмет воздух, оказавшийся в этом помещении, что сравняет свое и его давление.
Пластыря их бронекатер не имел. Значит, товарищам на выбор оставалось только второе…
Может быть, уже около сердца Дронова и Красавина замкнулся сейчас леденящий обруч воды?..
Чтобы снизить давление забортной воды и тем самым хоть и самую малость, но помочь товарищам, лейтенант Манечкин сбавил ход до среднего.
В носовом кубрике этого будто не заметили.
Тогда, выждав немного, уменьшил ход до малого.
И опять ответом было молчание!
А стоять или даже просто задерживаться здесь никак нельзя: фашисты уже почти пристрелялись, их снаряды и мины вот-вот начнут ложиться с предельной точностью.
Ганюшкин, от которого не укрылась секундная растерянность командира, сказал, будто думая вслух:
— Морзянкой можно воспользоваться. Как политические заключенные при царском режиме.
В ответ ждал чего угодно, только не того, что лейтенанта ярость захлестнет, что он с криком обрушится:
— А ты пробовал морзяночным перестуком разговаривать? Пробовал? А ну, простучи мне сначала две точки, а следом — точку и тире! Чего пялишься на меня? Стучи, раз такой умный!
Ганюшкин уже понял, что обыкновенный стук — это тебе не электрическая лампочка, не сирена или гудок, им длину тире не передашь; значит, есть в этом вроде бы чрезвычайно простом средстве связи какая-то закавыка, может быть, самая малая, немудреная, но обязательно есть. Вот и выходит, что, если ты намерен перестук освоить, сначала ее разгадай.
А лейтенант уже отошел сердцем, ворчит вполне нормально:
— Ничего, не сахарные, не размокнут.
И бронекатер неспешно идет в ночь, идет туда, где ее не рвут, не пластают на куски отблески пожаров. А Ганюшкин думает, что при такой скорости бронекатера Дронову с Красавиным более часа, погрузившись почти по шею, придется сидеть в холоднущей воде. Сегодня не июль, а первое октября…
