— Так что ж, он, значит, на безбожников служит? — с металлической твердостью спросил мулла.
— Да при чем тут безбожники! Жить-то надо, Баки-Хаджи. А куда нам податься? Ты так не говори. Мы все в Бога верим! Днем и ночью его дела вершим.
— Знаем мы вашу милицию. На своей шкуре пробовали… Ничего, время покажет, — злился старик.
Оба замолчали, отвернулись друг от друга.
Весенний утренний туман постепенно стал рассеиваться. Стало светлее. Вдалеке появились расплывчатые очертания почерневшей от времени мельницы, а за ней на косогорье обозначились силуэты могильных памятников. Горы еще спали, погруженные в туман.
— Слушай, Баки-Хаджи, а сколько сейчас стоит помол кукурузы на твоей мельнице? — нарушил томительное молчание Харон.
— Не знаю… Я ведь тебе сказал, что это не моя мельница, а всего нашего тейпа, — со злобной дрожью в голосе ответил Баки-Хаджи.
— А кто знает? — не унимался Харон.
— Спроси у Хазы, она все знает.
— Конечно знает, эта ведьма, она чертова мать, и для вас берет, и себя не забывает, — съязвил Харон, сплевывая в сторону.
— А ты, наверно, хотел, чтобы все было бесплатно, как хотят твои большевики-безбожники, — все больше и больше нервничая говорил мулла.
— Не знаю, чего хотят эти большевики, только на равнине все уже стало общим, или, как они говорят, коллективным.
— Здесь ты этого не дождешься… Поезжай к своему сыну-милиционеру в город и там наслаждайся всеобщим благом, а тут мы жили и будем жить так, как жили наши деды и отцы, и никому не позволим менять наши традиции и порядки, — от ярости голос Баки-Хаджи стал срываться, — а на мою мельницу я никому не позволю зариться. Ты понял?
— Чего ты на меня кричишь, Баки-Хаджи? Что я такого сказал? Успокойся, ради Бога!
— Я спокоен.
— Просто я хотел, чтобы ты поговорил с этой Хазой, чтобы она покачественнее сделала помол и взяла с меня не так много. — Поговори с ней сам. Послал бы свою жену — Алпату, они бы и договорились, а то сам ездишь, как будто тебе больше делать нечего.
После этих слов муллы Харон искренне засмеялся.
— Да знаешь, ты, я весь вчерашний день мать детей[10] уговаривал остаться дома. Мечтаю на мельнице встретить дочь Хазы — Кесирт, — при этом он жадно облизал свои толстые губы. — А зачем тебе Кесирт? — глядя в упор на Харона, спросил Баки-Хаджи.
— Как зачем, может, получится и поиграем.
— А что, она из игривых?
— Да не знаю. Ну она ведь все равно — жеро[11]. Дважды замужем была.
— А что, есть слухи? — уже тихо и вкрадчиво спросил Баки-Хаджи.
