Конан половчее устроил на плече дочь наместника и, опоясываясь, только головой качал от веселого удивления: всех собак… меч ему тяжелый… с-сиротинуш-ка! Они снова пустились в путь и скоро очутились в воровском квартале. Пнув покосившуюся дверь древней лачуги, ничем не выделявшейся среди толчеи давно заброшенных домишек на берегу сточной канавы, Конан ввалился внутрь и, ногой сбросив вонючее тряпье с узкого настила в углу, опустил на него свою ношу. Затем он обернулся к Ухарте, который замер у входа, прислушиваясь. Киммериец замер тоже, ловя ухом случайные шорохи, но, кроме мышиной возни где-то под полом да тихого дыхания пленницы, не услышал ничего. И Ухарта, надо думать, не услышал, поэтому, встряхнувшись, молча занялся халатом, изрядно пострадавшим в переделках нынешней ночью.
Конан пробрался к дальней стене, где в темноте тускло поблескивала слежавшаяся груда ржавого хлама. Перебирая и отбрасывая в сторону дырявые кувшины, мятые, будто их кто-то жевал, блюда, глиняные черепки с присохшими остатками еды многолетней давности, он слушал, как выжидательно молчит за спиной Ухарта – мол, что дальше делать будешь? – и все яснее понимал, что знакомую, привычную работу он уже сделал, а теперь предстоит действительно невозможное – подловить ловкача Хадира! Да так подловить, чтобы тому кинуться было некуда, щели чтоб не осталось, в которую уползти… Ничего подобного киммерийцу в жизни делать не приходилось, и как следует поступать, он не знал. Но не у пацана же приблудного, не у сопляка же спрашивать! Он, наконец, нашел то, что искал, – покореженную лампу с огарком свечи. Возясь с огнивом, через плечо спросил Ухарту:
– Где ночует Хадир, знаешь?
– Знаю, близко здесь… – невнятно пробормотал мальчишка, зубами отдиравший безнадежно порванный рукав.
– Сейчас пойдешь проверишь, там ли он. Спит ли. Есть ли с ним кто. Все узнаешь и вернешься сюда. Быстро.
Огонек свечи вспыхнул, затрепетал, потрескивая. Света было немного, но достаточно, чтобы увидеть, как на лице Ухарты разгорается хитрющая улыбка:
– Так вон ты что задумал! Подбросить? – Он мотнул головой в сторону спящей и захохотал в кулак: – А я стражу наведу! Лысый-то проснется…
– Много болтаешь, – оборвал Конан. – Иди. Ухарта восторженно закивал и шмыгнул за дверь, все еще тихо пофыркивая от смеха. Переждав немного, Конан подошел к пленнице, поднял повыше светильник. Девушка лежала на спине, закутанная в дорогую ткань, недавно украшавшую статую Митры в Бирюзовом покое. На чуть свисающей с ложа руке мягко светился тяжелый обруч. Киммериец потянулся было к нему – снять, но передумал: вспомнил вдруг, что в городе ходят легенды о красоте наместниковой дочки, и любопытство одолело, захотелось взглянуть, так ли хороша девушка, как говорят… Браслет потом, с браслетом успеется…
