Ее мысли перебил возглас Бестужева, который, по всему, не был в курсе подлинной личности Лии де Бомон, а потому с интересом наблюдал все то, что происходило между ней и Бекетовым:
– Поглядите-ка, матушка-государыня, Никитка наш разошелся... да он не с ума ли сошел? Одичал в деревне напрочь! Кто ж так с дамами обращается?
В самом деле, обхожденье Бекетова с прелестной француженкой более напоминало обращенье с мужчиною. Никита Афанасьевич задиристо толкал ее в бок, хлопал по плечу, нелепо подмигивал, подталкивал, норовя наступить сапогом на воздушный шелк юбки... Лия де Бомон сторонилась его как могла, ее перемещения по гостиной напоминали метания существа загнанного, бесплодно пытающегося спастись бегством, но Бекетов не отставал. Иногда он бросал взгляды в сторону императрицы – вроде бы украдкой бросал, но она не могла их не замечать.
– Что это с нашим Никиткою? – пробасил подошедший Петр Шувалов. – Руки распустил не в меру. Того и гляди, потащит мамзель на диванчик, юбку задерет да и вжарит промеж ног! А она, гляди, кобенится, а сама вроде бы и не прочь? Другая давно бы уже вдарила ему по мордасам, а эта манит, манит мужика, задорит его!
Шувалов вообще был груб, а сейчас от изумления и беспокойства вовсе потерял над собой всякую власть: что приходило на ум, то мигом перескакивало на язык. Елизавета Петровна в другие минуты одернула бы его, а сейчас словно и не замечала ничего, кроме блеска глаз Бекетова, его напряженной улыбки, его разгулявшихся рук и этих странных переглядок с Лией, то есть с Шарлем...
В не меньшем остолбенении, граничившем с ужасом, наблюдала за происходящим Афоня. Человек, которого она любила, словно бы лишился ума в одночасье. Он не обращал внимания на императрицу, а повлекся за той, которую Афоня уже зачислила было в подруги. Да как повлекся! Просто-таки полетел!
Бедная девушка совершенно ничего не понимала. Конечно, любовь с первого взгляда – вещь самая обыкновенная, она и сама, например, влюбилась в Никиту Афанасьевича сразу, как только его увидела... а все же то, что извинительно и естественно для сердца девичьего, странно и нелепо видеть в поведении мужчины.
«А что ж она его не осаживает? – изумлялась Афоня. – Вроде бы даже и завлекает...»
Вдруг девушка вспомнила, как она этой загадочной польке жаловалась: любимый-де влюблен в другую, – а та, коварная, поддакнула, мол, кабы могла навредить сопернице вашей, то непременно навредила бы, а вам бы помогла.
