Возлюбленного, которого Елизавета потеряла на сей раз, звали Алексей Шубин. Встретился он на пути рыжей красавицы именно тогда, когда она вела себя тише воды, ниже травы. После воцарения Анны Иоанновны тем, кто остался в живых и не разделил участь Долгоруких, пришлось притихнуть – так притихают шаловливые птички, когда на ночную охоту вылетает из гнезда огромная, свирепая, громко ухающая сова с неподвижным взором больших желтых глаз.
Правда, глаза у новой императрицы были не желтые, а карие – маленькие, исподлобья. Но сути дела это не меняло.
Притихла и Елисавет. Конечно, она была очень легкомысленна, однако не настолько, чтобы не понять: малейшая оплошность, малейшее подозрение в том, что она лелеет какие-то честолюбивые замыслы, что помнит о своем происхождении и праве на престол, – и все! Либо клобук, либо виселица. Наилучшим выходом представлялось замужество, однако Елизавета заранее содрогалась, воображая, какого супруга ей, цветущей, легконогой, изящной, прельстительно-полноватой, голубоглазой и рыжеволосой хохотушке, сможет сыскать неуклюжая, громоздкая, мрачная, с тяжелым подбородком и нечистой кожею кузина Анна.
Поэтому Елисавет всячески уверяла, что замуж не хочет, что вообще никуда не желает уезжать из России, а вполне счастлива той жизнью, которую ведет: жизнью веселой девицы.
Благодаря неунывающему нраву, унаследованному от матушки Екатерины, точнее говоря, Марты Скавронской, ничто Елисавет (в кругу императрицы ее пренебрежительно кликали Елисаветкой) и в самом деле особо не заботило.
Нет денег на туалеты – ладно, станет круглый год ходить в легком белом платьице с подкладкой из темненькой, немаркой тафты («Чтоб не делать долгов, – объясняла она, – потому что, если бы я делала долги, я могла бы погубить свою душу: если бы умерла, никто не заплатил бы моих долгов, и я попала бы в ад, а я этого не хотела!»).
Нет у нее дворца, в котором можно жить, – ну что ж, поселится либо в Александровской слободе, под Москвой, либо, когда Анна Иоанновна велела переехать в Петербург, в маленьком домике на далекой окраине. Все равно она лучше всех танцевала на придворных балах, особенно менуэт, и благословляла при этом свою матушку Екатерину, по настоянию которой выучилась исполнять его с блеском. Ну а уж если надобно было рядиться на модных маскерадах, то Елисавет всех с ума сводила своей великолепной фигурой, когда одевалась в мужское платье.
