– Что с тобой, мам? – Черепашка резко развернулась на крутящемся, от пианино, стуле. – Ты это о чем?
– Не о чем, а о ком! – Елена Юрьевна чувствовала, как учащенно забилось вдруг ее сердце. Она понимала, что делает сейчас что-то не то или не так, но давать задний ход было уже поздно. – Я говорю о Гене Ясеновском, – произнесла Елена Юрьевна, понизив голос. – Ведь ты сейчас идешь к нему, или нет? – с робкой надеждой в голосе спросила она. А потом вдруг выкрикнула неожиданно для самой себя: – Я не позволю! Слышишь, не позволю этому мерзавцу ломать твою жизнь второй раз!
Люся молчала. Она смотрела на маму невидящим взглядом. Как будто бы сквозь нее смотрела. Никогда раньше Елена Юрьевна не позволяла себе разговаривать с дочерью в подобном тоне. Но ведь и Люся никогда не вела себя так скрытно! Она всегда делилась с мамой, просила у нее совета, прислушивалась к ее мнению...
– Пойми, Люсенька! – Теперь в голосе Лелика слышались отчаяние и с трудом сдерживаемые слезы. – В одну реку дважды не входят! Вспомни, как он поступил с тобой! Неужели ты все забыла? Так быстро? Ну подумай, чего это он вдруг вспомнил о тебе? По телевизору увидел – вот и вспомнил!
– Неправда! – одними губами прошептала Черепашка. – Замолчи, я тебя очень прошу!
– Не буду я молчать! Твоя беда в том, что у тебя нет гордости! Такое не прощают! Ведь он опять бросит тебя! Позабавится и бросит! – Слова эти прозвучали хлестко, как удары кнута.
Черепашка вздрогнула и отвернулась. Спустя несколько секунд она медленно поднялась со стула и, глядя матери прямо в глаза, спросила:
– Ты читала мою почту?
– Еще чего! – вскинулась Елена Юрьевна.
– Тогда откуда ты узнала про Гену?
– Ко мне приходила Лу...
– Что вам всем от меня нужно? Оставьте нас в покое, слышите, вы?! Это моя жизнь! Не лезьте в нее своими… – Черепашка не смогла договорить, захлебнувшись слезами, – они покатились из глаз неожиданно, и Люся, размазывая по щекам горячие слезы, а вместе с ними и румяна, которые минуту назад так тщательно наносила, кинулась в прихожую. Рывком сорвала она с вешалки ветровку, схватила рюкзак и, хлопнув дверью, выскочила на лестничную площадку.
По ее неуверенным и в тоже время порывистым движениям Гена понял: у Черепашки что-то произошло. Теперь он стал необыкновенно чутким к каждому ее жесту, к каждому вздоху. Ему даже казалось, что иногда он слышит Люсины мысли.
Они гуляли по аллеям Парка культуры. Больше всего ему хотелось сейчас обнять Черепашку, прижать к себе и тихо спросить: «Кто тебя обидел, маленькая моя? Расскажи!» Но Гена шел молча, а сжатые в кулаки руки он спрятал в карманы куртки.
