- Ефимка... Дурак! - вскрикнула испуганная Верка.
И, не зная, что сказать от радости, она схватила его за плечи, потом выхватила из-под пепла костра две горячие картофелины и, перекатывая их на ладонях, протянула ему:
- Садись. Ешь. Это я для тебя испекла. Я-то жду, жду, а тебя нет и нет.
- И то дело, - устало опускаясь на траву, согласился Ефимка. - Есть хочу как собака.
Заслышав голоса, вылезла мать, за нею Евдокия, и даже бабка Самойлиха, которая никак не могла уложить Розку, высунула из шалаша седую голову.
Но в том, что рассказал Ефимка, хорошего было мало. От встретившегося старика пастуха он узнал, что - один с утра, другой к полудню - проскакали по дороге два казачьих разъезда, что впереди, в Кабакине, бушует белая банда.
Значит, оставалось только одно: бросить телеги, навьючить коней и двигаться к Кожухову через леса, через овраги пешком.
Все замолчали.
- Ефим, - предложила мать, - а что, если попробовать выбраться по-другому?
- Как еще по-другому? - удивился Ефимка.
- А так. У нас на лбу не написано, что мы беженцы. Мало ли кто. Ну, из голодающей губернии... ну, погорельцы. Женщины да ребята. Кто нас тронет?
- Нельзя, - насторожилась Верка. - Самойловы евреи. А белые казаки бьют их начисто.
- Ну, так давайте тогда разделимся, - рассердилась мать, - и пусть каждый идет сам по себе. Если мы целым табором, так нас каждый заметит, а по отдельности куда как легче будет.
- Так нельзя, - опять перебила Верка и с удивлением посмотрела на молчавшего Ефимку.
- Тебя не спрашивают, - оборвала ее мать. - А двадцать верст с ребятишками по оврагам, болотам да лесом - это разве можно? Ты думаешь, мне добра жалко? Мне не жалко, бог с ним. Можно одну телегу Евдокии отдать, другую - Самойлихе. А мы и так потихоньку доберемся. Где я Вальку поднесу, где ты, Ефимка, поможешь.
Ефимка молчал, но он видел, как сбоку все больше и больше высовывается седая трясущаяся голова Самойлихи и как яростно укачивает Самойлиха плачущую Розку, стараясь не пропустить ни слова.
- Дура ты! - вполголоса сказал Ефимка и поднялся от костра.
- Это кто дура? - переспросила притихшая мать.
- Ты дура. Вот кто! - злобно выкрикнул Ефимка и, ударив кулаком любопытного каурого конька, плюнул и пошел к телегам.
- Что ты, Ефимка? - спросила Верка, подходя к нему в то время, когда он стаскивал с телеги брезентовое полотнище.
- Ничего. Спать надо, - коротко ответил Ефимка. - Укрываться чем будем?
Когда Верка притащила широкую жесткую дерюгу, Ефимка, сидя на разостланном брезенте, перематывал портянки.
