У северной стены размещались две пары шкафчиков с обычной утварью на них.
В южной передней собрались самые знатные вельможи, левый и правый министры, принц Сикибукё и многие, многие другие. Можно сказать, что сегодня здесь присутствовал весь двор.
В саду, слева и справа от помоста для танцев, установили навесы для музыкантов; к западу и к востоку поставили восемьдесят коробов с рисовыми колобками, а также сорок китайских ларцов с дарами для гостей.
В стражу Овцы прибыли музыканты. Были исполнены танцы «Десять тысяч лет» и «Желтая кабарга», а когда день подошел к концу, громко запели флейты, загремели барабаны и один из танцоров начал танцевать корейский танец «На согнутых ногах». Как только музыка смолкла, Тюнагон и Уэмон-но ками, очевидно восхищенные столь необычным зрелищем, спустились в сад и повторили несколько прощальных па, после чего, к величайшей досаде зрителей, скрылись под сенью алой листвы.
Люди, сохранившие в памяти тот давний вечер, когда по случаю Высочайшего посещения дворца Судзаку был исполнен танец «Волны на озере Цинхай», невольно подумали, что Тюнагон и Уэмон-но ками вполне достойны своих отцов. В самом деле, они были почти так же красивы и изящны, пользовались не меньшим влиянием в мире, а по службе продвигались даже быстрее. Многие же, подсчитав, сколько лет прошло с тех пор, заключили, что, видно, существует какая-то давняя связь между обоими семействами, недаром сыновья так же неразлучны, как некогда их отцы.
Сам же хозяин едва не плакал от умиления, и мысли его устремлялись к прошлому.
Но вот спустилась ночь, и музыканты собрались уходить. На прощание один из служителей домашней управы оделил их прекрасными дарами, которые слуги тут же извлекли из китайских ларцов. Когда, накинув на плечи белые платья, музыканты шествовали мимо холмов, по запруде, их можно было принять за предвещающих тысячу лет журавлей[16].
Потом начали музицировать во внутренних покоях, и это было не менее прекрасно. Инструменты изволил подготовить сам наследный принц. Все они, в том числе принесенные из дворца Судзаку бива и китайское кото, не говоря уже о присланном Государем кото «со», были хорошо знакомы Гэндзи, и звуки струн пробудили в его сердце томительные воспоминания. Увы, как давно это было! «Будь жива Государыня-супруга, — сетовал он, — я устроил бы в ее честь такое же празднество. Как жаль, что она не успела убедиться в моей преданности».
Государь тоже до сих пор оплакивал ушедшую, и мир казался ему бесконечно унылым. Страдания его усугублялись еще и тем, что, как он ни старался, ему не удавалось в полной мере проявить свою сыновнюю почтительность.
