ЭКЗАМЕН. МАНДАТНАЯ КОМИССИЯ
Через два дня я пришел в школу, и снова меня ввели в аудиторию, где сидело еще 14 поступающих. Одни прибыли, как я, по командировкам от производства, другие — из младших командиров Красной Армии, еще носившие форму с треугольничками в петлицах. Я вздохнул о своих капитанских «шпалах». Оказалось, что мы должны держать экзамен для проверки общеобразовательных познаний. Нас экзаменовали, примерно, в пределах программы шестого класса неполной средней школы: математика, русский и украинский языки — все в один день. Потом нам дали пропуска на завтра, к 9 часам утра.
На следующий день был экзамен по политической подготовленности. Вызывали по очереди. Мне было задано несколько вопросов по учебнику Ярославского.[2] Отвечал я, как мне казалось, удовлетворительно, рискнул даже сослаться на «труды тов. Сталина» и вызвал одобрительную улыбку экзаменатора, что-то в тетради отметившего. Экзамен закончился около 12 часов. Нас построили в коридоре и повели в огромную, человек на двести, столовую. Столы на четверых. Белоснежные скатерти. Вазы с цветами. Официанты расставили перед нами приборы в определенном размещении ножей и вилок. В корзинах принесли белый, нарезанный тонкими ломтиками хлеб — в изобилии. Борщ был подан в суповых мисках, наливал себе каждый, сколько хотел. Свиная отбивная, с гречневой кашей, была подана тоже в особых тарелках для жаркого. На третье — фруктовый кисель и мороженое.
Надо полагать, что у всех у нас были одни мысли, — и у тех, что из армии, и у тех, что с производства: таких обедов мы не видывали, про такие обеды рассказывали нам старики, и мы к таким рассказам относились недоверчиво.
Был в столовой и буфет. Кое-кто, в том числе и я, двинулись к буфету.
— Дайте, пожалуйста, папирос «Новый Харьков», — попросил я возможно независимей.
Буфетчица подала мне пачку, я вручил ей три рубля. Так как эти папиросы стоили тогда 2 р. 75 коп., я был удивлен, получив сдачу в 1 р. 65 копеек.
— Вы ошиблись, — сказал я.
— Нет, — улыбнулась буфетчица, — у нас такая цена: 1 р. 35 копеек.
Все цены в буфете были значительно ниже цен советского рынка, и каждый из нас что-нибудь купил.
Затем мы получили пропуска на завтра и разошлись по домам.
Дома меня ждало письмо. Жена писала, как обычно: приветствия, разные несложные факты из быта, но чувствовалась встревоженность — моя школа пугала ее, представлялась ей преддверием ада. Открыто писать о своих опасениях она, конечно, не могла. Тесть приписал к ее письму, что сожалеет о сделанной им глупости, хвалил меня за выбор нового жизненного пути, обещал помощь и покровительство.
