Ворон один раз, когда парень заснул во время своего дежурства, поднял дикий гвалт – из-за деревьев высунулась любопытная медвежья морда.
Дуна потом ходил сам не свой, что-то мямлил и чуть не плакал. Конан попытался было неуклюже его успокоить – мол, ладно, все обошлось, но юноша успокаиваться не желал, и киммериец махнул рукой.
В общем, путешествие было даже приятным, несмотря на трудности дороги.
Как-то они остановились передохнуть на берегу очередного – Кром только знает какого по счету – озера с живописными скалистыми берегами. Черный камень почти не отражался в темной воде; озеро казалось огромной лужей дегтя и производило тягостное впечатление, о чем юноша и сообщил киммерийцу.
– Подумаешь! – Конан сплюнул в воду и посмотрел на небо, по которому ползли угрюмого вида грозовые тучи.- Меня больше волнует, что скоро будет дождь. И холодает к тому же.
– Мы зашли очень далеко на север,- ответил Дуна.- Не удивительно, что здесь так холодно. Тут мало кто бывал из моих земляков.
– Но люди-то здесь живут?
Дуна неопределенно пожал плечами.
– Мне кажется, что люди живут везде. Но кто живет здесь, не знаю. Легенды говорят, что в этих местах жил народ Руг, от него ничего не осталось. Правда, тапийцы считают себя потомками этого легендарного племени, только Игг знает в каком колене.
Дуна долго смотрел на черное зеркало воды, потом поднял голову и встретился взглядом с киммерийцем.
– Скажи, Конан…- он замялся, затем выпалил единым духом.- Скажи, только честно – я не являюсь для тебя обузой?
Не ожидавший такого вопроса, Конан ответил не сразу, но вполне искренне:
– Не дури, парень.- И про себя подумал: да что же это с ним происходит, в конце концов?…
Дуна, если честно, был уже не тот, что в начале пути. Могучий киммериец, словно лось, шел вперед, не обращая внимания ни на погоду, ни на тернистую дорогу, а юношеский пыл Дуны почти иссяк. Он начал сдавать после сражения с великаном, но ни разу не позволил себе даже намека на хныканье. Конан не раз подмечал обильный пот на осунувшемся лице товарища и прерывистое дыхание даже на не слишком трудных подъемах. Невольно он замедлял шаг, позволяя юноше не отставать от него.
– У меня после того карьера будто что-то внутри оборвалось,- взвешивая каждое слово, сказал Дуна.- Ничего мне не хочется. Ноги с трудом заставляю себя переставлять. Прежде чем птицу подстрелить, сто раз подумаю.
– Однако не промахиваешься,- возразил ему Конан.- Надо бы денек отдохнуть, отоспаться. Потерпи до вечера,- решительно заявил он.
