Дуна весь как-то осунулся, плечи его поникли. Конан ободряюще сжал руку товарища, хотя ему самому было не по себе.
– Быстрее! – шепнул киммериец.
Пригнувшись, он бросился под прикрытие скал, увлекая за собой юношу. В беспорядочном нагромождении камней, среди густых зарослей низкорослых елей и можжевельника укрыться было легко. Будь у великана хоть десять пар глаз, вряд ли он смог разглядеть двух людей, притаившихся среди скал, несмотря на то, что было еще светло. Летом на севере солнце не спешит уходить с небосвода, будто желая как можно больше напоить эту суровую землю теплом, которого ей так не хватает зимой.
– Лишь бы не учуял,- пробормотал Конан, осторожно выглядывая из-под ветвей разлапистой елки, приютившейся к гранитному боку скалы.
Дуна молча ждал рядом. Лицо парня было белее молока.
Брага шел прямо на них. Распластавшийся на камнях киммериец всем телом ощущал его могучую поступь. Трещали сучья, и гомонили птицы, раскачивались макушки деревьев, отмечая путь великана. Уже за лигу слышалось его тяжелое сопение и невнятное бормотание.
Друзья лежали, прижавшись к земле, среди тенистых елей, над каменной тропой через долину. Поэтому, когда великан вышел из леса, они имели возможность рассмотреть его во всей красе. Дуна из белого стал зеленым. На побледневшем лице Конана старые шрамы казались черными; пальцы киммерийца судорожно сжали ветку несчастной елки с такой силой, что на землю закапал смолистый сок.
Древняя Кровь… В незапамятные времена, о которых говорила наречницз, земля, наверное, была больна, если населяющие ее твари были размером сродни великану. В каком-то десятке шагов от друзей стояла сама первозданная мощь – дикая, страшная, непобедимая которую им надо было как-то одолеть.
Брага был не просто огромен, как того ожидал киммериец. Роста в нем было не более пяти ярдов. Мощные короткие ноги с растоптанными плоскими ступнями, каждая чуть ли не в обхват толщиной. Огромное брюхо свешивалось за пояс рваной набедренной повязки, а ширина плеч была просто чудовищной: на них запросто могла уместиться избушка Унны, и еще бы место осталось.
И на этих исполинских плечах сидело две уродливых головы, обе размером с гранитную глыбу, за которой скрывались друзья. Лица были безобразные: толстогубые, широконосые, с узкими неподвижными глазками. Одна из голов – левая, с большой волосатой бородавкой на грязной щеке, показалась киммерийцу особенно отвратительной. В то время как правая голова с отсутствующим видом ковырялась в ноздре заскорузлым пальцем, левая водила носом по сторонам, шумно к чему-то принюхиваясь.
