Отпущенное мне время уже подходило к концу. Мисаки, которая смотрела мне прямо в лицо, должна была вот–вот разразиться криком: «Извращенец! Тут извращенец! Кто–нибудь, скорее сюда!»
Нет, нет. Никаких сомнений, этим дело не кончится. В конце концов, она была в своём религиозном одеянии. А в религиях существуют строгие заповеди, «Не прелюбодействуй» и тому подобное. Естественно, возжелать ребёнка — это переходит всякие границы, потому–то на лоликонщиков и обрушивается гнев божий.
Точно. Скорее всего, Мисаки будет пугать меня фразами вроде «Бог знает все твои грехи»![26] «Ибо если сердце наше осуждает нас», — скажет она, — «Бог больше сердца нашего и знает всё»[27]— тут я уже буду дрожать от ужаса. «Ибо возмездие за грех — смерть»[28], — объявит она, скорее всего, пытаясь швырнуть меня в адский огонь божественного гнева!
Это был полный конец всего. Глядя в небеса, я готовился к мгновению, когда на меня снизойдёт гнев Божий. В этот момент моя жизнь оборвётся. Моё будущее будет закрыто для меня. Спустя какие–то секунды.
Время шло, я ждал, но Мисаки так и не начала обличать меня. Я смотрел на неё, она на меня. В кустах нас было не видно, мы молча смотрели друг на друга.
Наконец, Мисаки объяснила:
— Я только что заметила Ямазаки, он мчался к вашему дому, закрыв лицо руками. Мне стало интересно, что здесь происходит, а когда я заглянула сюда, то увидела тебя, Сато. И…
— Ты знакома с Ямазаки?
— Это ведь тот парень, что живёт в квартире 202? Он с удовольствием взял у нас «Пробудитесь!», не часто такое бывает.
— Да? Странный он какой–то.
— Я тебе не мешаю? Кажется, ты очень занят, Сато.
— Н–нет! Ничего подобного. То есть, совсем не мешаешь. Кстати, Мисаки, а что ты тут делаешь? — я попытался сменить тему. Мне начинало казаться, что, возможно, я смогу выбраться изо всей этой передряги невредимым.
— Иду домой с нашей проповеди. Мы с тётушкой Казуко просто случайно проходили мимо. Я сказала тёте не ждать меня и идти дальше одной, когда заметила тут тебя.
— Да? Кстати, мне очень нравится твой религиозный наряд. Зонтик придаёт тебе такой одухотворённый вид.
Мисаки потупилась.
— Это маскировка, — произнесла она, краснея.
— Что?
— Я ненавижу заниматься этими религиозными проповедями, так что я стараюсь носить с собой зонтик от солнца. Так никто не запомнит моего лица, — её объяснения удивительным образом успокоили меня. В итоге, она по–прежнему оставалась загадкой. Я до сих пор толком не мог понять, кто она такая.
