— Чай, мой мальчик, чай! — воскликнул он. — Мы будем пить чай. Тело мое слабо, и годы давят на меня тяжким грузом. Чай для юных и стариков.
На его зов явился монах, приставленный к пожилым. Он принес нам чаю и ячменя. Смешав тсампу, мы уселись на пол: он — чтобы говорить, я — чтобы слушать.
— Настоятель позволил мне покинуть Чакпори и поселиться в скиту. Мы вышли отсюда со служкой-монахом и направились в горы. Через пять дней мы добрались до места, которое можно увидеть с крыши.
Я кивнул. Мне было известно это одинокое строение, укрытое высоко в Гималаях. Старый монах продолжал:
— Там было пусто: последний жилец недавно умер. Мы сделали уборку, и я в последний раз окинул взглядом Лхасскую долину; взглянул вниз на Поталу и Чакпори, затем вошел во внутреннюю келью. Служка замуровал дверь, и я остался один.
— Но, Учитель! Как там внутри? — спросил я нетерпеливо. Старый Ву Хси потер щеку.
— Это каменное укрытие, — медленно ответил он, — с очень толстыми стенами. Там нет дверей. Единственный вход завален камнями. Откидная дверца, через которую отшельник получает пищу, не пропускает свет. Внутреннее помещение соединяется с комнатой служки темным тоннелем. Я был замурован. Темнота была настолько густой, что ощущалась почти физически. Ни искорки света, ни слабого звука не доносилось снаружи. Я сел на пол и стал медитировать. Поначалу меня мучили галлюцинации, повсюду мерещились тонкие полоски света. Затем я почувствовал, как мрак душит меня, как будто облепляя мягкой сухой грязью. Время перестало существовать. Вскоре я начал слышать колокольный звон и звуки человеческого пения. Я бился головой о стену, яростно пытаясь вырваться наружу. Для меня не было разницы между ночью и днем — там все время было темно и тихо, как в могиле. Через некоторое время я успокоился и затих.
Я представил себе старого By Хси, — тогда еще молодого, — сидящим в почти живой темноте внутри всепоглощающей тишины.
— Каждые два дня, — продолжал он, — слуга должен был оставлять у дверцы немного тсампы. Он ступал так тихо, что я ни разу не слышал, когда он приходил. В первый раз, пробираясь наощупь, я вытолкнул еду за дверцу, да так и не смог ее достать. Мне пришлось ждать еще два дня.
— Сударь, — спросил я, — что станет с отшельником, если он заболеет или умрет?
— Мой мальчик, — ответил By Хси, — если отшельник заболеет, то он умрет. Слуга будет продолжать носить пищу. На четырнадцатый день, если еда останется нетронутой, он взломает стену и вынесет тело.
