Я вздохнул. Понятно, что у Приятеля не было тайн, глупо было бы это предполагать. Просто-напросто объяснения не входили в его компетенцию.
Мне уже несколько раз приходило на ум сравнение Приятеля с Ниро Вульфом, а меня с Арчи Гудвином. Мой Пентиум, словно нью-йоркский сыщик, никогда не выходил из дома, разве что орхидей не выращивал и не поглощал такое количество еды, как Ниро Вульф. Впрочем, еще принять за «еду» мой уход за Приятелем, то еще неизвестно, чьи расходы были больше.
А я, как Гудвин, бегал по делам и общался с людьми, после чего закачивал Приятелю информацию. Тот ее анализировал и подчас предлагал такое, что у меня волосы на голове поднимались от удивления. Но, если я следовал его указаниям, – а за долгое время общения с Приятелям я привык это делать, зная, что он в конечном итоге почти всегда оказывается прав, – то понимал, что у него были основания дать мне парадоксальный совет.
Так и сейчас, я решил не ломать голову, а просто выполнить совет Приятеля.
Но на этом сообщение не заканчивалось.
СПЕЦИАЛЬНЫЕ УКАЗАНИЯ ПО ПОСЛЕДНИМ ДАННЫМ,
– значилось в заголовке.
Прочитав несколько строк, я схватился за голову.
Ну конечно!
Господи, это же так просто! Теперь главное – не терять времени. Похоже, мне предстояло разорваться на части между Тарасовым и Тамбовым.
Просмотрев утреннюю газету, я не обнаружил там никакой информации по интересующему меня вопросу. Значит, в запасе у меня есть еще один день.
Родной город встретил меня через четыре часа. Не заезжая домой, я немедленно направился к Воронцовой.
Лилия была дома. У нее, как этого и следовало ожидать, располагался Охотников.
– Валера? – удивилась хозяйка. – Вы даже не предупредили меня, что приедете? Ваш приход означает, что...
– Что я хочу задать вам несколько вопросов, – резко оборвал ее я. – Вам и вашему другу.
Воронцова испуганно взглянула на меня и пригласила пройти.
Лева Охотников поглощал завтрак, сидя в глубоком кожаном кресле. Его колени были укрыты клетчатым пледом, а за круглый ворот дорогого тонкого свитера была засунута свежая накрахмаленная салфетка.
– Милости просим, – указал он на стол. – Чем Бог послал.
Даже не взглянув на яства, я достал диктофон и прокрутил Леве и Лиле запись своего разговора с Гончаровым.
По мере того. как развивалось действие, записанное на кассете, лицо Лили становилось все бледнее и бледнее. Дойдя до последней, предельной степени белизны, которая совпала с голосами ворвавшегося в номер Ивана, – здесь я выключил диктофон, – оно понемногу стало возвращаться к прежнему розовому цвету.
