Накануне освобождения и уже после него, во время вынужденных встреч с ненавистным ментовским племенем, вчерашнему заключенному часто задавали один и тот же вопрос о раскаянии. Он честно молчал. Честно, потому что не желал обманывать и говорить, что раскаялся. Нет, раскаяния в душе не было. Было что-то другое. Была боль от того, что все так обернулось, что большая идея свободы и величия маленького народа была так безобразно испорчена теми, кто захватил власть в самопровозглашенной Ичкерии, что нынешняя власть, немногим лучше той, бандитской, иначе не разъезжались бы чеченцы по всей России, а оставались бы у себя в горах. И не было желания жить среди этих людей, жить там, где все это происходило и до сих пор вызывало чувство отчаяния. Но уехать куда-то можно было только после снятия с учета. Даже на поиски сына можно было отправиться, только предупредив органы надзора, как они назывались официально, что поедет искать родственников и, возможно, работу где-нибудь в сельском районе. О сыне он опять не сказал ни слова…
– Здесь высадить? – спросил водитель, молодой парень, наверное, ровесник Таймасхана.
– У поворота, – уточнил Джамбулат.
– Родом, что ли, отсюда? Навестить едешь?
– Нет. Здесь меня когда-то в плен взяли, – мрачно ответил Джамбулат. – Я эмиром был. Почти всех в джамаате перебили, а меня, раненого, захватили…
Он знал, что говорил. После такого короткого откровения никто не будет докапываться и спрашивать то, о чем говорить не хочется. Это тема совсем не для всеобщего обсуждения.
Водитель переглянулся с пассажиром на переднем сиденье, но ничего не сказал. Только у поворота от нескольких плавных нажатий начали поскрипывать тормоза. Машина остановилась.
– Сколько я должен? – спросил Гарсиев.
– Ладно. Нам спасибо хватит, – заметил водитель.
– Спасибо, – сказал Джамбулат, открыл дверцу и вышел.
Микроавтобус двинулся дальше и сразу стал набирать скорость…
Двухлитровый двигатель для легкой «Мазды-3» подполковника Судоплатова был излишеством при традиционном «качестве» российских дорог. Синий хатчбек разгонялся до ста километров в час за девять с небольшим секунд, но этот разгон можно было себе позволить только при выезде из города-спутника, где стояла бригада спецназа ГРУ, а дальше, до самого областного центра, дорога была такая, что, образно говоря, городская скорость в шестьдесят километров в час была максимумом, что можно было себе позволить, да и то лишь на четверти пути. На остальных же участках приходилось, едва успев разогнаться до этой самой городской скорости, тормозить и осторожно объезжать выбоины, поскольку клиренс
