Кто-то тронул короля за плечо. Король обернулся.
— А, Кулан! Куда ты запропастился?
Действительно, Кулан в последний час куда-то исчез, если не сказать хуже: как сквозь землю провалился.
— Я обошел холм вокруг.— Кулан показал рукой для убедительности.— На склоне, что глядит в сторону солнца, растет горная рябина, очень старая, но крепкая. Еще там два белых камня, ложбина и трещина в земле.
— Не хочешь ли ты сказать, Кулан, что здесь — то самое место, откуда восемьсот лет назад вылез пуантенец? Ты думаешь, рябины живут столько?
— Здесь особенное место, — как будто не заметив слов короля, продолжал пикт.— Я долго прислушивался и вчера, и утром. Внизу есть вода, а в ней — рыбы.
— Не хочешь ли ты этим сказать, что и среди рыб есть дети Юхиббола Сага и ты можешь с ними говорить?
— Да,— уверенно ответил пикт.— Это может показаться странным, но смотри!
С этими словами Кулан, глядя неподвижными и остекленевшими, но зрячими глазами куда-то в холмы, напряг голосовые связки. Конан не слышал ничего, но разумом понимал: звук есть, только очень тонкий, и ухо не способно его различить. Кулан поднял правую руку. На нее сейчас же, откуда ни возьмись, спустилась и села бабочка с белыми крыльями. Конан не видел, откуда она появилась. Наверно, летела со стороны солнца. Но Кулан не спешил останавливаться, и вот уже другая бабочка, с бледно-желтыми крылышками, пролетая низко над травой, поднялась к пикту и тоже села на руку. А следом третья, четвертая, пятая... Бабочки слетались на зов Кулана, как на благоухающий дивным ароматом цветок. Их было так много и таких разных, что Конану почудилось, будто начался волшебный листопад!
Но вот лицо Кулана приняло обычное свое бесстрастное выражение. Бабочки вспорхнули и рассыпались по лугу, словно и не летели только что, позабыв обо всем, на руку пикта.
— Ты видел,— изрек Кулан.— Это было довольно просто. В самом глубоком подземелье у нас будет проводник.— Он сдул с рукава последнюю бабочку, не желавшую улетать так скоро.— Если магия паков не заглушит мою. Так же я слышу и рыб под землей, а они — меня.
— И сейчас ничто не мешает тебе?
— Нет.
— О, царственный, разреши, я прерву ненадолго твою беседу с юношей.— Сзади подошел Евсевий.
— Говори,— позволил Конан.
— Если ты помнишь, о, царственный, в легенде говорилось о рябине на склоне холма. Здесь я тоже зрю дерево, которое именуют горной рябиной. Ягоды еще только начинают созревать, но этот вид деревьев мне ведом. К тому же там, где произрастает сие растение, если мои глаза меня не обманывают, я вижу ложбинку и два белых камня. Конечно, царственный может справедливо возразить, что ни одно дерево не имеет столь долгого срока жизни, но ведь столь же странно и место, где мы ныне пребываем.
