В конце концов, толкнула дверь и вошла. Запахи мыла, шампуня и спирта для дезинфекции устремились к ней, как и взгляды всех сидящих там. Воцарилось тяжёлое молчание. Она храбро уселась, игнорируя их. Большой рюкзак положила возле ног. Огромный чёрный магнитофон поставила на соседний стул.
– Так ты слышишь, – человек с выпуклыми глазами тщетно пытался возобновить беседу с парикмахером, – что она мне говорит, моя дочь? Внучка, которая сейчас родилась, они решили, что назовут её Беверли, а почему? Потому. Так хотят её старшие сёстры...
Но его слова пустыми повисли в пространстве комнаты и свернулись, как пар на морозе. Он растерянно замолчал и потрогал лысину, как будто на неё что-то капнуло. Мужчины украдкой посмотрели на девушку, потом друг на друга. Их взгляды быстро плели паутину взаимопонимания. С ней что-то не так, говорили взгляды, её присутствие здесь неправильно, и сама она неправильна. Парикмахер работал молча, иногда взглядывая в зеркало. Он увидел её синие спокойные глаза, и суставы его пальцев внезапно ослабли.
– Ну хватит, Шимек, – сказал он со странным изнеможением человеку, который давно замолчал, – потом расскажешь мне.
Тамар собрала волосы. Поднесла их к носу и рту, попробовала и понюхала их, и поцеловала на прощанье. И уже заранее скучала по их тёплому прикосновению, иногда щекотному, и по их тяжести, когда они собраны, и по чувству, что волосы увеличивают её, её присутствие и её реальность в мире.
– Снимите всё, – сказала парикмахеру, когда подошла её очередь.
– Всё?! – его тонкий голос сорвался в конце от изумления.
– Всё.
– Не жалко?
– Я просила снять всё.
Двое пожилых мужчин, которые вошли в парикмахерскую после неё, выпрямились. Третий, Шимек, закашлялся, подавившись.
– Мейделе[5], – вздохнул парикмахер, и его очки затуманились, – может, сходишь сначала домой и спросишь маму и папу?
– Скажите, – мгновенно отреагировала она, всем своим существом становясь в боксёрскую стойку, – вы парикмахер или консультант по вопросам воспитания? – Их взгляды на мгновение скрестились в зеркале, как шпаги. Эта жёсткость была новой и неприятной для неё, но очень полезной в местах, где она бывала в последнее время. – Я просила всё снять, и точка. Я за это плачу или нет?
– Но это мужская парикмахерская, – попытался парикмахер возразить.
– Так побрейте мне голову, – сказала сердито. Сложила руки под грудью и зажмурилась.
Парикмахер потерянно посмотрел на мужчин, сидящих на стульях позади него. Его взгляд говорил: "Вы свидетели, я пробовал убедить её не стричься. С этого момента она полностью отвечает за всё, что здесь произойдёт!". И мужчины глазами с ним согласились. Он провёл рукой по своим редким волосам и пожал плечами. Потом взял большие ножницы. Пощёлкал ими пару раз в воздухе. Ощутил, что что-то в его щёлканье нарушилось. Звук был пустой и слабый. Он усилил щелчки, пока не добился верного тона, звука радостного труда. Тогда он взял указательным и средним пальцами волну густых, кудрявых, чёрных как уголь волос, вздохнул и начал стричь.
