- В следующий четверг, - сказал Песах и что-то исправил в блокноте, - тут как раз есть возможность, когда вы оба в Иерусалиме... Попробуем один раз, почему бы нет. Выдадим ваш дуэт на Сионской площади?
Руки Тамар были прижаты к телу. Она пыталась проникнуть сквозь его широкую улыбку медвежонка. Боялась, что он готовит ей ловушку: что он каким-то образом чувствует, что там, на их совместном с Шаем представлении, он узнает о ней правду. Шай не реагировал, будто не слышал. Тамар видела, что игра высосала из него последние капли жизни.
- Но я хочу, чтобы вы там всю душу выложили! – радостным голосом сказал Песах. – Точно, как сейчас, да?
Несколько ребят зааплодировали. Шай встал. Такой тонкий, что казалось, вот-вот упадёт. С трудом поднял гитару. Тамар не двигалась. Остальные смотрели на неё, будто, ждали, что она пойдёт с ним, это было бы так естественно, выйти с ним вместе. Она стояла прямая, натянутая. Шай вышел, и Мико поспешил за ним своим бесшумным тигриным шагом. Кто-то включил радио, заполнив пространство звуками джангла. Парень в красной пиратской косынке начал гасить и зажигать свет. Песах встал, протянул руку жене:
- Идём, дорогая, сейчас время молодёжи. – Оставил указания двум парням постарше, пошептался с Шишко и ушёл.
Несколько пар начали танцевать. Девушка в красной шляпке неожиданно встала и начала танцевать одна, обнимая сама себя. Её никогда не видели такой раскрепощённой. Тамар смотрела на неё и думала, что хотела бы познакомиться с ней; что она кажется умной и деликатной, и совершенно не годится для улицы, ещё меньше, чем она сама. Шели уже танцевала с одним из своих постоянных ухажёров, долговязым парнем с немного обезьяньим лицом, который играет на пиле. Она протянула к Тамар загорелую руку, приглашая её танцевать втроём. Тамар посмотрела на них, и её вдруг захватило видение её троицы. Странно, что уже почти две недели она о них не думала. Вплоть до этого вечера она была свободна от них. Она сделала Шели "нет" головой. Изобразила улыбку. Они никогда не танцевали вместе, они трое, потому что Идан презирал танцы, очевидно, он и не умел танцевать. Они вообще никогда не прикасались друг к другу, когда ещё были втроём. По крайней мере, так она думала. Ни одного объятия, даже от радости. Было какое-то молчаливое согласие, что ни одна из них двоих не будет урезана в правах на Идана. Но кто знает, может, они уже две недели спят вместе в комнатах-с-прекрасным-видом. Ну вот, это опять поднимается в ней, живое и жгучее. Она пошла налить себе "Спрайта" и выпила полный стакан, чтобы остудить внезапно возникший пожар. Не помогло. Перед ней встали все последние недели с ними обоими: ведь когда она начала понимать, что останется в Израиле из-за Шая, они были глубоко погружены в приготовления к поездке. Она тогда начала потихоньку двигаться в сторону нового и чуждого мира, крутиться в местах, где был какой-то шанс найти его, заводить разговоры с незнакомыми мужчинами в городских садах, с игроками в нарды и бильярд и охранниками клубов, а их, Идана и Ади, не было там с ней. Это сбивало с толку: она продолжала ходить на репетиции хора каждый день после обеда, пять раз в неделю, весь хор был охвачен гастрольной лихорадкой, угрозы дирижёрши Шароны становились всё более нервными, все зубрили итальянские фразы из "Разговорника туриста", который им раздали, потому что то, что они умели петь арии Керубино и Барбарины, не смогло бы помочь им там в ресторанах и на рынках; и она сама тоже непрерывно продолжала работать над своим любимым соло, получила паспорт, читала путеводители и прилежно зубрила "Дове си компрано и билети?
