Серпантин | страница 75
Линецкий отдыхал тогда на Кавказе со студентом из своей группы, которого с первого курса все почему-то звали Степанычем...
На море они как будто впервые столкнулись с парадоксом...
Ну, может быть, дома было не до того, факультет у них был тяжёлым, заниматься много приходилось... А тут было непонятно: вокруг столько девочек, просто всё кишит... И при этом уже неделя, как они никого не могут снять...
Вот и в тот вечер поход на дискотеку окончился ничем, уже всё опустело, было темно, они, как два истукана, сидели на лавочке... Звенели цикады... Степаныч нашёл кусочек мела, которым дети днём рисовали на асфальте свои «классики»... Перешёл улицу, присел на корточки и стал писать на дороге огромными буквами поперёк: мы хотим ебаться!
Как раз, когда он закончил, в конце улицы показались две фигурки...
Линецкому стало стыдно, он хотел стереть слова с асфальта... Но сообразил, что не успеет... Девушки были уже в десяти метрах... Он пошёл к ним навстречу... Чтобы задержать, пока Степаныч сотрёт с асфальта нецензурную надпись...
Вряд ли Степаныч её стёр... Во всяком случае, эта надпись так и осталась в памяти, на асфальте... Тут Линецкий припомнил и строчку своих юношеских четверостиший: «Моя жизнь превращается в остров... В асфальтовый остров с кусочком мела...»
Он никогда ничего не писал мелом на асфальте, во всяком случае в сознательном возрасте... И теперь эта надпись, сделанная Степанычем на асфальте, и его стихи, написанные в блокноте... Контаминировались? «Да нет... Но смешно», — подумал Линецкий и стал вспоминать дальше...
Но цензурные слова, с которыми он тогда обратился к подругам, встав у них на пути, он не мог вспомнить, как ни пытался...
Может быть, это были магические слова, а может быть, просто решительность, с которой он преградил сёстрам — оказалось, что это были двоюродные сёстры — дорогу, произвела впечатление...
Что-то он стал им говорить... Услышав, что он говорит, одна из них от смеха не смогла устоять на ногах... Села на первое, что ей попалось под попу... На мусорную урну... И сидела на ней, заходясь от хохота... Наклоняясь и разгибаясь... Как на ночной вазе...
Когда она успокоилась, они пошли дальше, к ним присоединился Степаныч...
И для Линецкого началось что-то похожее на бред...
Днём Линецкий с милиционершей лежали в обнимку на горячей гальке, ночью были выходы в ночной сад... Белые волосы с электризной...
И не только волосы — всё было наэлектризовано...