Он рывком сел, упираясь кулаками в лавку. Нет, так нельзя. Это же какое-то непрерывное самоистязание. Каждая мысль… Так я тут свихнусь. «А ты все равно свихнешься. У тебя есть воображение. Тот, кто жил во дворце, не захочет жить в свинарнике».
Эд замотал головой. «Ну ладно. Я знаю несколько человек, которые знают место, где я появился…» — «И что тебе с этого места? Ты там полчаса бился, дыру в снегу продолбил чуть не до земли…» — «Ну…» — «И не нескольких человек ты знаешь, а одного. Ну, может, еще желтобородого узнаешь при встрече…» — «Хорошо. Пусть один. Рогволд знает дорогу…» — «И не покажет он тебе ее, даже если бы хотел этого так же, как ты. Ты как мыслишь ему объяснить, чего тебе от него нужно?»
Уставясь в темноту, Эд кулаком тер лоб. Лес, дорога, поле… «Поле» — это еще из Игоря и Ольги… поляне, древляне… «Нашли» — тоже ладно, кажется, даже имя такое было — Найдена… «Меня»! Ну-ка? «Мя»?..
Когда явился рыжий стражник с охапкой одежды — надо полагать, чтобы пленник, если уж суждено ему петь на княжеском свадебном пиру, хоть выглядел бы не столь богопротивно, — Эд лежал на лавке ничком.
Посадили его на отдельную лавку, под рогами и крюком, где раньше висели гусли. Кормить музыкантов, по-видимому, не полагалось — оставалось, сглатывая, смотреть на жующих, глотающих и грызущих, внимая стуку ножей и хрусту дробимых зубами костей. Он внимал, размышляя о том, что не ел с утра… ну, с ихнего дня, значит… Господи, утро… Он мотнул головой, отгоняя картинку: солнечные квадраты на гостиничных стенах, красную в белый горох скатерть, бутерброды с сыром… и кипятильник в стакане, и Галку в желтом халатике… Мы торопились на автобус…
Механически теребя струны «Кузнечиком», он разглядывал растопырившуюся на металлическом — возможно, серебряном — блюде птичью тушку с воткнутыми в зад перьями. Перья были, похоже, гусиные — должно быть, гусь замещал недоступного ввиду зимнего времени лебедя. (И снова сбился, стал думать о том, что вот и условия, ставимые временами года, для них непреодолимы — коли улетели лебеди в теплые края, так там их не достанешь; а парниковая клубника, а бананы, которые везут с другого конца света… Да черт с ними, с бананами, — картошка, жареная, с салатом из помидор…)
Струны. Почему-то вспомнилось, как, мешая варево в котелке над костром, распевала Диночка: «Цветут магнолии в Мона-ако…»
Плащ здорово мешал левой руке. В конце концов Эд сдвинул его так, что завязки оказались под горлом, и отбросил за спину. Ладно, спасибо и на том. Разбойничкам спасибо, что не отобрали плащ, князю — за штаны, сапоги и рубаху… И за эту штуку (покосился себе на грудь). По крайней мере, в более поздние времена это называлось кафтаном, хотя у этих, возможно, называется как-то иначе.
