Чтобы выглянуть, пришлось встать на цыпочки и лечь щекой на заснеженный низ оконца. Посреди двора стоял давешний возок (по всему видать, только подъехавший — люди Рогволда, мчавшиеся лесом напрямик, обогнали его очень значительно), и двое в красных рубахах держали под узцы лошадей, а копье с флажком было уже воткнуто в снег, и один из всадников читал, растянув, свиток со свисающими на шнурках обломками печатей. Приглядевшись, Эд узнал вдову княжеского брата (вообще-то в летописи называлось ее имя, но Эд его не помнил). Вдова стояла в группке хорошо одетых — на разостланном в снегу ковре, обнимая за плечи надутую девочку с торчащей из-под платка длинной светлой косой. Рядом мялся мальчик помладше — лет десяти, — тоже светловолосый, стриженый под горшок, в таком же, как у взрослых, расшитом — желто-зеленом — плащике с застежкой-бляхой. Мальчик вдумчиво ковырял в носу.
У возка откуда-то появился давешний усатый в соболиной шапке. Фартук возка был откинут, и была откинута внутренняя, алой ткани занавеска (внутри у Эда опустилось и екнуло — он вспомнил алую тряпку, почудившуюся ему на снегу в момент, когда подобрал он те проклятые бусы). Из темноты свесился угол ковра — багрово-белые узоры, длинная бахрома, — и сейчас же показалась женская нога в тупоносом кожаном башмачке. Усатый поспешно подал руку — женская рука в складчатом, стянутом на запястье шнурком рукаве вцепилась в его пальцы, показалась вторая нога — голая, юбки сбились где-то выше. (Толпа притихла, глядя во все глаза. Крупные снежинки садились на разноцветные платки, шапки и волосы. Эд высвободился (кажется, ободрав ухо), торопливо потерся онемевшей щекой о плечо, покрутил затекшей шеей и лег в щель уже другой щекой. Прямо под ним какая-то девица в кокошнике подпрыгивала, хватаясь за плечи стоящих впереди мужчин.) Торчащие из возка ноги дергались, силясь поправить юбки. Наконец вынырнула голова. Приезжая неловко соскочила на подсунутый ковер.
Они все-таки были достаточно близко, чтобы он мог разглядеть. И он разглядывал.
…Мелко-мелко складчатый, будто гофрированный белый подол, торчащий из-под вышитой каймы на подоле покороче. И тяжелый, подбитый мехом, но короткий плащ негнущейся золотой парчи, в который она куталась — а плащ застегивался почему-то так низко, что в вырезе виднелась бляха, служащая застежкой еще чего-то, а из-под этого вишневого чего-то виднелись еще две бляхи — здоровенных, в ладонь, овальных, удерживающих нечто на лямках… Видел утонувшие в меху пальцы, которыми она стягивала плащ на груди, и склоненную голову, распущенные волосы — почти до колен… Усатый торжественно поднял ее руку и повернулся, точно демонстрируя свою спутницу толпе. И тут она подняла голову и, Бог ее знает зачем, взглянула вверх, на окно Эда.
