Частенько большая мангуста появлялась из густых кустарников, ее красный нос держался высоко в воздухе, острые глаза наблюдали каждое движение в округе. В первый день она казалась очень встревоженной, особенно увидев человека, сидящего под деревом, но вскоре привыкла к человеческому присутствию. Она пересекала сад во всю его длину неторопливо, а ее длинный плоский хвост касался земли. Иногда она проходила вдоль края лужайки, близко к кустам, затем становилась намного внимательней, а ее нос шевелился и подергивался. Как раз вышло целое семейство, впереди шел крупный мангуст, а за ним следовали его жена поменьше, за ней двое поменьше, все одной линией. Малыши останавливались один или два раза, чтобы поиграть, но когда мать учуяв, что их не было сразу позади нее, резко поворачивала свою голову, они мчались вперед и снова выстраивались линией.
В лунном свете сад становился очарованным местом, неподвижные, тихие деревья отбрасывали длинные, черные тени поперек лужайки и среди всех утихших кустарников. После многоголосой суматохи и болтовни птицы уселись на ночь в темной листве. На дороге теперь вряд ли кого увидишь, но иногда вдалеке можно было бы слышать песню или звуки флейты, на которой кто-то играл по пути в деревню. В другое время сад был очень тихим, наполненным нежным шепотом. Не единый лист не пошевелился, и деревья придавали форму туманному, серебристому небу.
Воображению нет места при медитации, его необходимо полностью отбросить, поскольку ум, пойманный в ловушку воображения, может только породить заблуждение. Ум должен быть ясным, без движения, и в свете той ясности приоткрывается бесконечное.
Он был стариком с седой бородой, а его тощее тело едва прикрывала шафрановая одежда саньясина. Он был вежлив в манерах и речи, но его глаза были полны печали, печали из-за тщетного поиска. В возрасте пятнадцати лет он оставил свою семью, отрекся от мира и много лет блуждал по всей территории Индии, посещая ашрамы, изучая, медитируя, бесконечно ища. Какое-то время он даже жил в ашраме религиозно-политического лидера, который очень напряженно трудился ради свободы Индии, и останавливался в другом ашраме, на юге, где было приятное песнопение. В зале, где молча жил один святой, он также, как и многие другие, оставался молча, все еще ища. Были также ашрамы на восточном и на западном побережье, где он останавливался, исследуя, вопрошая, обсуждая. Он также побывал на далеком севере, среди снегов и в холодных пещерах, и медитировал около бурлящих вод священной реки. Живя среди аскетов, он страдал физически и проделывал длительные паломничества в священные храмы. Он был сведущим в санскрите, и пение, когда он переходил с места на место, приводило его в восторг.
