Олята ворочался и вздыхал, пока теплая рука сестры не легла ему на лоб. Олята тут же сказал о разговоре со Жданом. Рука сестры исчезла.
«Пойдешь к ней?» — понял Олята.
— Не пойду! Сором! — сказал Олята.
Сестра погладила его по голове.
— Деток жалко! — вздохнул Олята. — Голодные.
Теплые мягкие губы коснулись его виска. Олята понял и уснул.
Поутру они оседлали коней и отправились в соседнюю весь. Оляна ловко сидела в седле — научилась в Волчьем Логе. Из-под задравшейся поневы виднелись белые коленки. Олята решил, что сестре надо бы сшить порты. Оно-то все знают, что у бабы под подолом, но казать голые ноги девке — сором. Увидят — ославят, а с дурной славой замуж как? В портах девке тоже нескладно, но лучше, чем с голыми ногами.
В веси Олята сторговал козу: белую, с черными пятнами. Большое вымя козы свисало чуть не до земли: по всему было видать, что удойная. Расплатившись, Олята накинул веревку на рога, но коза уперлась и не хотела идти.
— Козлята у нее, — объяснила хозяйка. — Два козлика. Козочек разобрали, эти остались. Не хочет деток бросать. Давай ногату, боярин, и забирай козлят!
Олята так и сделал. Стреножив прытких козликов, они забросили их на крупы коней, после чего веревка козе не понадобилась. Сама бежала следом, тревожно мекая. Во дворе Нежаны Олята распутал козлят и те, к восторгу Первуши и Вторака, стали носиться по траве, высоко подпрыгивая. Коза успокоилась и принялась щипать травку. Брат с сестрой вернулись к себе, где с удовольствием позавтракали.
Нежана пришла вечером, с большим вышитым рушником.
— Пусть Господь спасет вас, добрые люди! — сказала, передавая рушник. — Со свадьбы берегла. Нечем больше благодарить. Молиться буду!
Олята стоял, краснея. Боялся, вдруг Нежана позовет к себе? Как вести себя, что сказать? Но Нежана не позвала. Они с Оляной обнялись, Нежана уронила слезу, после чего ушла.
— Надо сена накосить, — сказал Олята сестре. — Козе много не надо, но бабе трудно. Козлят под Рождество заколют, будет мясо, а козу целую зиму кормить. Завтра поищу косу.
Планам этим не суждено было сбыться. На следующий день вернулся Некрас…
Епископ Дионисий был дороден и темен лицом.
«Гречин!» — понял Святослав, подходя. Он склонил голову под благословляющую руку, но целовать ее не стал. В Киеве свой митрополит, токмо к его руке прикладываемся. Чужой епископ — гость нечаянный и чудный, что ему до великого князя? Однако митрополит похлопотал, и Святослав согласился. Издалека Дионисий ехал, из самого Турова…
