Из города отец привозил рожь. В ближней веси растили пшеницу, она стоила дороже. Ржаное зерно мололи на ручном жернове. Хлеб из такой муки выходил черный, как земля, но все равно вкусный. К весне хлеб заканчивался, и без него было плохо. Семья не голодала: в лесу водилось много живности, мясо на столе бортника не переводилось, но к мясу хотелось хлеба. К Пасхе мать меняла в ближайшей веси сотовый мед на несколько горстей пшеничной муки. Семья объедалась праздничными пирогами — с дичью, творогом и капустой. Это был праздник! Поэтому Улыба каждый год с нетерпением ждала Пасху.
Приезжая из города, Бакула жаловался на дороговизну хлеба и железа, сетовал на дешевизну меда. Всех горожан отец считал жуликами и пройдохами, норовящими объегорить приезжего бортника. Особенно не жаловал Бакула изготовителей питных медов.
— Разболтают мед в воде, добавят закваски и продают дороже, чем чистый мед! — возмущался бортник. — Легко так серебро копить! Ты вот выдолби борть, посели в нее семью пчел, слазай на дерево за сотами, выгони из них мед… А еще надо смотреть, чтоб медведь борти не выдрал, везти бочки в город. Два дня пути!
Сам Бакула мед варить не умел, но очень хотел научиться. Однако белгородские медовары не спешили делиться тайнами ремесла. Бортнику все же удалось найти бобыля Софрона, который согласился трудиться сообща. Согласился Софрон из нужды. Он был монахом, жил в обители, где и научился варить меда. После того как умершая сестра-бобылка оставила Софрону дом, монах решил, что духовный подвиг слишком тяжек для него и перебрался в Белгород. Поговаривали, что дело было совсем не так, что Софрона с позором выгнали из монастыря, но подробностей никто не знал, а сам Софрон наветы отрицал. Как бы то ни было, у Софрона был дом и умение, но не было серебра на покупку котлов, бочек и, самое главное, меда. Бакула согласился все это дать — за половину барыша. Они ударили по рукам. Бортник возил Софрону мед, тот превращал сладость в крепкое питье, которое с выгодой продавал. Мед у Софрона получался вкусный и крепкий, никто такого в Белгороде варить не умел. Исключая, конечно, монахов, но те везли свои меда князю и боярам. Прочий люд шел к Софрону.
Поначалу Бакула был доволен — серебра в его мошне прибавилось. Но вскоре бортник стал сетовать, что половина барыша за какую-то варку — больно много, ведь основной труд ложится на плечи Бакулы и его сыновей. Однако Софрон уменьшить свою долю не желал, а другие медовары с Бакулой рядиться не желали.
