Малкольм сказал:
— О да, именно за деньгами мы и гонимся.
Насмешка в его голосе, похоже, удивила Редферна.
— Я думал, все янки помешаны на презренном металле, — сказал он.
Насчет отца с Малкольмом Редферн ошибался. У них обоих уже было слишком много денег. Прадед Малкольма, Джон Линч, сделал состояние в американской сталелитейной промышленности, и Малкольм был миллионером. Источником папиных денег был фонд, основанный его отцом, богатым немцем, разбогатевшим еще больше за счет неких темных дел, которые он вел в Латинской Америке после Второй мировой войны.
После слов Малкольма отец взглянул поверх окровавленных тарелок и заляпанных салфеток на их собеседника и заметил вспышку гнева в его глазах. Однако это выражение тут же сменилось гримасой печальной мольбы.
— Обещайте хотя бы подумать над моим предложением, — сказал Редферн самым смиренным тоном.
Они предоставили Редферну оплачивать счет, а сами уехали, насмехаясь над ним между собой.
Я заерзала в кресле.
— Засыпаешь? — спросил папа.
Я не знала. Я утратила чувство времени.
— Нет. Ноги хочется вытянуть.
— Может, закончим на сегодня? — предложил он с явным воодушевлением.
— Нет, — сказала я. — Я хочу услышать все до конца.
— Стоит ли? Я не хочу расстраивать тебя.
— Вряд ли найдется еще что-нибудь, способное меня расстроить, — заявила я.
Спустя несколько дней папа случайно встретил Редферна в центре города. Профессор шел с высокой шведкой из Кавендишской лаборатории. Они обменялись приветствиями. И тут отец обнаружил, что не может шевельнуться. Ноги не гнулись. Он смотрел Редферну в глаза, попытался отвести взгляд — и не смог.
Прошла целая минута, прежде чем он почувствовал, что снова обрел способность двигаться. Тогда он перевел взгляд с Редферна на женщину, но та избегала смотреть в его сторону.
— До скорой встречи, — сказал Редферн.
Отцу хотелось убежать. Вместо этого он спокойно пошел прочь, преследуемый звуками их смеха.
Примерно неделю спустя Малкольм позвонил и пригласил отца к себе на чай. Папа сказал, что слишком занят.
— Я сегодня видел изумительный гемоглобин, — сказал Малкольм.
Малкольм был не из тех, кто легко разбрасывается словами типа «изумительный». Этого было достаточно, чтобы соблазнить папу.
Поднимаясь по лестнице в квартиру Малкольма, отец почувствовал резкий запах горелого хлеба. На стук никто не ответил, но дверь оказалась не заперта, и он вошел.
В гостиной у Малкольма, как обычно, горел камин, а рядом с ним стоял Редферн с кочергой в руке, на конце которой дымился обугленный кусок хлеба.
