Да и вообще: может быть, и не Ален Делон, зато свой, родной, с носом картофелинкой, ушами-пельмешками и непокорным жиденьким хохолком волос на макушке.
— Что-то ты сегодня бледный, Вася, — говорила она за ужином, озабоченно разглядывая его лицо. — И тени под глазами…
— Как тут не быть бледным, когда индекс Доу-Джонс уже вторую неделю идет вниз! — с чувством отвечал Вася. — Падает, сволочь, как подрезанный!
Пушкина смотрела озабоченно и качала головой:
— И все-таки, наверное, не надо тебе кофе по утрам. Пей лучше какао.
Как сказали бы раньше, они жили душа в душу. Любили друг друга. Относились друг к другу уважительно и бережно. Скучали, если приходилось разлучаться.
Что за картина, например, когда они в выходной день парочкой ходили по мясному ряду центрального городского рынка. Оба полные, хорошо одетые, домовитые. Она, хлопотливая и деятельная, придирчиво и со знанием дела выбирала, скажем, голяшки на холодец, а он, солидный и очень импозантный, терпеливо следовал за ней с хозяйственной сумкой в одной руке и кошельком в другой.
Бывало, посмотрит на них тесть, вздохнет украдкой о деловых неудачах зятя, и поблагодарит Бога за то, что у дочери сложилась семейная жизнь и она счастлива. И за внучков Бога поблагодарит. Которые, все трое, как на подбор: щекастые, глазастые, шустрые. Ложками в тарелках орудуют — любо-дорого поглядеть.
— Это все Вася! — говорила Пушкина. — Такой редкий отец. Ведь как он на работе устает! А придет — и сразу к мальчишкам. Весь вечер с ними! И вообще я рада, что все так получилось и он в наш бизнес хорошо вписался…
Тесть крякнет про себя и промолчит. А что? Да ничего! Все не так плохо. Даже, пожалуй, хорошо. Чего только не сделаешь ради счастья дочери! Другие, посмотришь… И больно делается. А тут все счастливы… Так зачем же Господа гневить?
* * *
И все, в общем, шло хорошо до тех пор, пока в один несчастный день скоропостижно не умер тесть. Умер от разрыва сердца прямо на рабочем месте.
Слова, с которыми тесть обратился к сбежавшимся в его кабинет перепуганным коллегам, указывали на то, что и в последнюю минуту он думал об интересах дела, которое внезапно оставлял на попечение молодых наследников. Схватив одной слабеющей рукой руку сына, а другой — руку Лопатина и пытаясь соединить их вместе в братском пожатии, Пушкин-старший прохрипел:
— Смотрите только… Чтобы вместе… Там… Там… все написано… — и он повел угасающими глазами на стоящий в углу кабинета сейф.
