Я и правда спятил. Сошел с наезженных рельсов. Я засыпал с плеером, просыпался с ним же, я с трудом выносил часы обязательного общения с родителями, я даже перестал есть в столовой и просил эльфов подавать еду в мою комнату или в библиотеку. Я растворился в этой музыке, я окунулся в нее с головой, я дышал ею, пил ее… Ею бы и питался, но, увы, организму духовной пищи было явно недостаточно.
А однажды я услышал «Лунную сонату» и понял, что окончательно пропал. Ноги сами понесли меня в Музыкальную гостиную Малфой-мэнора, где обитал столь ненавидимый мной рояль.
С легким стуком откинулась крышка. Клавиши отозвались на неуверенные прикосновения нежными, медовыми голосами, полными тихой грусти и затаенной надежды. Как я раньше этого не слышал?!
Отвыкшие пальцы плохо слушались, «Старинная французская песенка» — единственное, что я вспомнил из уроков месье Дюбуа — вышла неуклюже и как-то косолапо. Но я уже закусил удила…
Я перевернул всю библиотеку в поисках нот. Мать проводила меня заинтересованным взглядом, когда я курсировал между библиотекой и Музыкальной гостиной, нагруженный стопками нотных сборников. Мысль о том, чтобы попросить об этом эльфов, почему-то не пришла мне в голову.
Родителей не насторожило мое внезапное музыкальное рвение. Лишь отец сдержанно поинтересовался, какой докси меня укусил (где-то я уже это слышал!). Я в ответ промямлил что-то про осознание необходимости всестороннего развития и фамильную честь («Малфои должны быть лучшими во всем!»), кажется, отца это устроило. Устроило настолько, что даже мое требование купить гитару — естественно, магическую, поди найди тут обыкновенную! — не навело его на подозрения. Вполне возможно, за это стоит сказать спасибо профессору Грейнджер.
Лето неслось, как запряженный взбесившимися лошадьми экипаж: с грохотом подпрыгивая на камнях и ухабах, вздымая клубы пыли, разбрызгивая встречные лужи… С утра гаммы, вечером аппликатуры. Днем болят плечи и сладко ноют лопатки от сидения за клавиатурой, ночью от струн саднят подушечки пальцев. Музыка. Столько музыки, что можно утонуть. И я тонул с наслаждением, восторгом, покорно, радостно.
Пожалуй, тогда я понял слова Санни о волшебстве. Пять линеечек, на них повисли черненькие хвостатые точки. Восемьдесят восемь черных и белых клавиш. Шесть металлических струн. Такие простые, бессмысленные предметы. Но стоит лишь глянуть на странные закорючки, стоит коснуться прохладной гладкости клавиши, потревожить покой струны — и простые бессмысленные предметы забирают власть над твоей душой, заставляя ее плакать или смеяться по своему усмотрению. Чистое, высшее колдовство, управляющее человеческими сердцами.
