– Чувствуется хорошее знакомство с толкованиями апокалипсиса и «Тремя разговорами» вашего тезки. Кстати, насколько близкой вам показалась «Краткая повесть об антихристе», венчающая соловьевские «Три разговора»? Это один из ваших источников?
– Не совсем. Соловьев испытывает страх перед азиатской цивилизацией, перед Японией – у меня этого нет; у Соловьева антихриста обнаруживают по тому, что он не обрезан – но это смешно. Вряд ли такой пустяк остановил бы антихриста. К тому же Владимир Соловьев написал очень схематично, его в основном волновали события, меня больше интересует психология современного человека. Это страстное желание чуда и вместе с тем колоссальный постсоветсткий цинизм. Так что «Три разговора» для меня не источник, скорее здесь есть обязательство имени. Каждый Владимир Соловьев невольно обращается к теме конца мира.
– Вашего героя зовут Владимир Соловьев. Вы с ним и правда во многом похожи…
– Он, конечно, на меня совсем не похож. Мой герой за все время ни разу не видится с родителями, только один раз говорит по телефону с матерью. Он не встречается со своими детьми. А я очень семейный человек. Мой герой худеет, не прилагая никаких усилий. По большому счету он – человек слабовольный и слабохарактерный, который опустошен и жаждет воскрешения. Подсознательно он понимает всю неправильность того, что делает, но сила настолько привлекательна, что он легко идет за ней. Так что герой диаметрально противоположен мне.
– То есть вы волевой, сильный и отказываетесь от легких путей?
– Я просто другой. Да, я волевой, и я всегда очень четко понимаю, на чьей стороне нахожусь.
– На чьей?
– Я осознанно нахожусь на стороне добра.
– Хорошо, пусть вы другой, но вы наделили героя своим именем и чертами своей биографии: книжный Соловьев тоже телеведущий, тоже очень любит маму, детей.
– Можно сказать, что в книге отчасти представлена лишь одна из моих жизней. Журналист ведь, как и актер, проживает миллион жизней, жизней своих собеседников. Мне было интересно поиграть с темной частью себя. У каждого из нас это есть – тебе вдруг страшно хочется отобрать у соседской девочки эту конфетку. Потом тебе за это стыдно. И часто память об этом состоянии, ощущение стыда важнее, чем вкус отобранной конфетки.
– У вас в романе умирает Папа Римский – получается, вы предсказали его смерть? Вы не вздрогнули, когда было объявлено, что Иоанн Павел II умер?
– Каждый человек может предсказать смерть любого другого человека. Передо мной действительно стояла сложная этическая проблема: я очень не хотел, чтобы книга вышла, а кто-то из реально живущих людей в ней умер. И хорошо, что теперь этой проблемы не существует.
