В минуту сию, в присутствии вновь прибывшего, двое спорщиков на мосту подступили один к другому, вступая, вероятно, в союз, ни для кого из них не желательный. Третий выкрикивал поучения и потрясал кулаками, а двое смущенно отворачивались, чтобы не встретиться с ним взглядами. Каждый из двоих союзников ненавидел второго, но страх перед свидетелем их союза был сильнее всех чувств.
Глаза, подумал Перрин. Что же такого странного в его глазах?…
Высокорослый господин, весь темный, вновь повел спор с двумя своими знакомыми. Вначале он вещал неспешно, достойно, но вскоре начал спешить и яриться. Вдруг к доводам его присоединил свой голос беловолосый, явно разрушая только что заключенный союз с другом-врагом. Все трое принялись орать друг на друга что было мочи. Однако наконец господин в черном бархате руками своими как будто развел свару и выбросил злобу прочь. И всех троих в мгновение ока объял и спрятал в себе разрастающийся шар полыхающего огня. Обхватив свою недоумевающую голову руками, Перрин схоронился за гранитной стеной парапета, свернулся там, подвластный лишь ветру, что толкал его, рвал одежду и был столь же горяч, как живое пламя. Зажмурившись, воин все же видел его, пламя, пожирающее весь мир, пронзающее бытие. Взбесившийся ураган проникал сквозь все тело Перрина, воин-кузнец чуял в себе его пламенеющий гул, неземную тягу, звериную пустоту его голода и безумное устремленье сеять повсюду лишь пепел. Перрин закричал, в крике пытаясь обрести опору и зная, что ничего не добьется. Но вот, будто бы улучив мгновение меж редкими ударами сердца, буря сникла. На самом деле! Вздох назад самум рвался пожрать строптивца, но воин вдохнул воздух — и жар охладел, настал покой. Слышалось лишь эхо водопада…
Собираясь с силами, Перрин поднялся и оправил куртку. Одежда его не хранила следов боя со шквалом, на коже не было ни ран, ни ожогов. В памяти воина еще завывало и гремело пламя, и забыть о случившемся Перрин был не в силах. Но помнила минувшие минуты только память, а не тело бойца.
Он снова выглянул из-за перил. От моста, на котором встретились два кичливых скандалиста, осталось лишь несколько оплавленных плит справа да столько же камней слева. Больше ничего не напоминало о присутствии союзников-врагов.
Тут Перрину тронули затылок какие-то иголочки, как бы заставляя его взглянуть повыше. Прямо над воином-кузнецом, только чуть правее, на мосту, глядя на Перрина, внюхивался в воздух матерый волк.
