Отпустив друзей, Дьюранд развернулся, чтобы скакать за Оуэном.
Но рослый скакун замер, как вкопанный.
Воины Ирлака, скользя и спотыкаясь по убитым людям и лошадям, сомкнули ряды вокруг черной громады Паладина, выставив перед собой окровавленные копья. Каждое острие было нацелено в грудь Бледному. На зеленых сюрко темнели пятна крови.
Дьюранд смотрел на копья. Бледный покорен воле седока — прикажи только, и он взовьется над смертоносной стеной, повиснет на острых копьях, что раздерут его на куски.
Сумей Дьюранд хотя бы на миг, пусть даже краем глаза увидеть Оуэна — он бы без колебаний отправил Бледного в роковой прыжок. Молодой рыцарь лихорадочно обшаривал взглядом море лиц и покачивающихся древков. Из оружия у него оставался лишь кинжал милосердия, предназначенный для того, чтобы перерезать горло поверженному противнику. Из толпы врагов на него в упор смотрели черные глаза в прорези на шлеме Паладина.
Но Оуэн канул в этом враждебном море. Нигде не виднелось гривы русых волос или блестящего золотого зуба.
В центре застывшего буйства зеленых рыцарей Паладин медленно нагнулся и начал опять выпрямляться. Бесчувственный Радомор лежал у него на руках, точно жертва богам.
Дьюранд трепетал, готовый в любой миг повернуть жеребца.
Он слышал, как собираются, выстраиваясь вокруг него, остальные: Бейден, Берхард, Конзар, Ламорик.
— Больше мы ничего не можем, — сказал Берхард. — Надо поскорее уходить.
Дьюранд не отводил взгляд от врагов. Не видно ли где Оуэна? Не пошевелится ли Радомор?
— Дьюранд! — прошипел Берхард.
Там, за частоколом копий, Радомор наконец слабо зашевелился, заскреб рукой по кольчужной груди своего Паладина. Чудовище склонило голову еще ниже.
Берхард был спасен. И Ламорик, и Кон, и Бейден.
— Дьюранд, — проговорил Конзар. — Пора отступать.
— Вы живы! — выдохнула Дорвен, застыв посередине Расписного Чертога, когда Ламорик ввел туда свой маленький потрепанный отряд. Одна Владычица Небес ведала, что творилось в сердце молодой женщины.
Альмора играла на тростнике, которым был посыпан пол. Ее игрушка — маленькое изображение кого-то из Небесных Сил — мерцала и переливалась во мраке Чертога под лукавую песенку на стрекозьих крыльях. И сама девочка казалась такой же прелестной, как песня. А вот от Ламорика и остальных — полуживых, залитых кровью воинов — разило, как от мясников.
— Мы слышали ужасный шум, — пояснила Дорвен. Должно быть, необходимость сохранять ради девочки внешнее спокойствие дорого ей обошлась. — Я не знала, что и думать.
