Все зимние месяцы молодой рыцарь ночевал на сырой соломе в одной из лачуг, жавшихся друг к другу на дне этой каменной гробницы, — владения сэра Ламорика, погрязшего в долгах властителя Баррстон-Уоллса.
Встряхнув головой, Дьюранд зашагал за священником.
Пиршественный зал Баррстон-Уоллса являл собой не более чем темную пещеру. Когда Дьюранд вошел туда, собравшиеся дружно повернули головы в его сторону. Вот и все, что осталось от некогда славного отряда, собранного к осеннему турниру Красного Рыцаря. Рослый сэр Оуэн, сложением — сущий битюг, с золотящейся ухмылкой и лохматой соломенной бородой. Дюжий Гутред-оруженосец, насупленно озирающий собрание поверх здоровенного горбатого носа. Одноглазый сэр Берхард, лысый и бородатый, как трактирщик, способный рассказать о сотне битв, в которых ему довелось поучаствовать. И Конзар, капитан Дьюранда, — с тех пор как молодой рыцарь покинул дом, Конзар заменил ему отца. Все те, кто спас королевство и загнал мятежника в его же собственную ловушку. Все они сидели угрюмо, как сычи, в этом сыром зале, более похожем на старый хлев, и ждали, пока отец Одви начнет свой Учет.
В дальнем конце зала нервничал лорд Ламорик. При виде Дьюранда Конзар насмешливо приподнял бровь.
По крайней мере, подумал Дьюранд, хотя бы леди Дорвен тут нет.
Одви стащил столы подковой, загородив Ламорика на господском месте во главе, а сам встал посередке. Дьюранд присел на краешек скамьи рядом с одноглазым Берхардом.
— Ты еще здесь? — удивился седой ветеран. — Не видел тебя за ужином уж недели две. Ты…
Отец Одви обернулся к ним и метнул в их сторону суровый взгляд, заставивший старого рыцаря замолчать, точно от доброй пощечины. Священник снова издал носом трубный звук.
— Пора, — объявил он, широкими пальцами стирая дождевые капли с лица. — Все домочадцы собрались. Бейлиф и управляющие уже вкусили мяса и вина. — Он повернулся к трем приземистым мужчинам на другом конце стола. Все трое кивнули в ответ.
На несколько мгновений настала тишина, перемежаемая лишь дробным перестуком капель. Пауза затянулась, священник все скреб кудлатую светлую бороду и наконец, вскинув бровь, выразительно посмотрел на Америка.
— Не надо на меня так таращиться, святой отец. Я меряю шагами этот старый амбар аж с Бледной Луны, с самого первого момента…
Ламорик вдруг осекся и шумно перевел дух.
— Моя очередь, что ли? — спросил он.
— Ваша светлость, — проскрипел священник.
Ламорик закрыл лицо руками.
