Дважды один | страница 25
На следующий день я прокатился до вершины Кармеля, то есть до университета, и там какое-то время я просто сидел на траве, слегка заворожённый открывшимся видом. Вдали блестело море, самолёты бесшумно проплывали внизу, вокруг меня на ослепительно зелёном плато лежали небожители, среди которых попадались довольно симпатичные студентки. Нижняя Хайфа отсюда казалась печатными платами. New adventures in Hi-Fi, — подумал я и вспомнил, что хотел купить диск R.E.M. Что и сделал в первую очередь, вернувшись вниз на «Тахану Мерказит» (то есть автовокзал), и с наушниками на ушах (...it's hurricane, I'm not afraid...) по совету Голобородского поехал в музей техники.
Если бы я заранее не знал, что музей технический, по его экспонатам я об этом никогда бы не догадался. В Нью-Йорке, да и в Тель-Авиве такие вещи находятся в музее современного «искусства». Где только — в Тель-Авиве — я и успел побывать, помимо квартир друзей и знакомых. Инерция мышления, какое там искусство... Хайфа в этом смысле оказалась более честной и передовой. То, что в Хайфе считается техникой, в Тель-Авиве всё ещё называют скульптурой и инсталляцией... Хайфа работает, Тель-Авив танцует. Но вот что делают эти рыбки? Рыбки гупии, которые, плавая по кругу, задевают невидимый лучик, и последовательность света и тени, нулей и единиц, переведенная в ноты, совпадает с вальсом Штрауса...
Рыбки танцевали под музыку, которую сами воссоздавали. Такое вот изобретение Вальса, — подумал я... А рядом, в другом аквариуме я не разглядел никаких рыбок, почитал табличку и узнал, что там моделировалась диффузия вихря в вязкой жидкости. Была задача с таким названием, в курсе векторного анализа... А у Стасика был «диффузный бронхит»... Я помню, в одном из писем он сообщал мне: «Я уже научился путать эти звуки в груди с внешними шумами, например, с голосами соседей, кошек, водопроводных кранов, с воркованием голубей, с плачем детей, скрипом дверей, тормозов, или с вечно барахлящим мотором стоящей у подъезда машины... Я даже думаю о том, чтобы запатентовать эту методику. Чем я хуже Бутейко... Да, но надо будет снабдить руководство по её использованию предупреждением: „Не злоупотреблять. Возможны краевые аффекты. При появлении чувства диффузии — прекратить немедленно!“»
В Иерусалиме на вокзале я выпил две бутылочки пива «маккаби», съел какой-то салат и сел в автобус. Рядом со мной сел человек, одетый несколько странно для ранней израильской осени. На нём был серый шерстяной костюм, белая рубашка, галстук. Сидевший перед нами человек продолжил разговор с женщиной. На русском. «И там вы всегда можете меня застать. С пяти до семи. Я там работаю». «А кем вы там работаете?» — спросила женщина. «Я экстрасенс. Лечу людей». После этих слов человек в костюме, сидевший рядом со мной, наклонился вперёд и сказал: «Это я их лечу. А вы их калечите». Экстрасенс обернулся и сказал: «Да как вы смеете». «Да уж смею», — сказал человек в костюме. Я подумал, что он похож на дипломатического работника. Может быть, это русский консул? В автобусе? Нет. Но я не жалею, что не взял в прокат машину. Я такого не видел уже лет двадцать. «Да уж смею, — сказал мужчина в костюме, вскипая, — смею вас заверить, что таких вот, как вы надо судить. Сколько людей из-за вас ушло на тот свет! А им можно было бы помочь...» «Из-за нас? Да кто вы такой?» «Я хирург». «Так это ж ты их и калечишь! Мясник!» «За мясника ответишь», — угрюмо сказал мужчина в костюме. Экстрасенс стал что-то говорить женщине на ухо. На первой же остановке он вышел из автобуса, хирург устремился за ним следом, кто знает, подумал я, кто кого покалечит...