"Чмо" у Коли означает высшую степень презрения. "Чмокает" он великолепно, так и хочется похлопать его по губам…
Но сегодня Коля — самый добрый из всей семерки. Он первым вызвался дежурить ночью у печки, помогает у костра поварам, таскает за двоих сушняк… Отчего?"
3 февраля.
Мороз не больше пятнадцати градусов, ветер средний.
Полог-простыня оправдал себя полностью. Только выбираться сложно. Надо продумать шторную конструкцию.
В группе все здоровы, бодры, поют. Идем в графике. Я думаю, что этот поход на Рауп будет самым интересным из всех наших трех походов высшей категории трудности.
Г. Сосновский"
Огромную тридцатиместную палатку спасатели с трудом растянули между деревьев. Здесь было тихо, пощипывал лицо мороз, с верхушек сосен время от времени глухо падали снежные хлопья, — только это и нарушало лесное безмолвие. И вдруг в той стороне, где спасатели нашли палатку сосновцев, явственно прозвучал далекий человеческий стон. Я вздрогнул. Померещилось?
Васюкив, сидевший рядом со мной у огня, объяснил: стонут останцы. "Сплошь дырявые, вот ветер и свистит в них" — сказал он хмуро. Ему самому, видимо, тоже действовали на нервы эти стоны.
Находка палатки, а главное, труп Сосновского подействовали на спасателей, как шок. Они рубили еловый лапник, варили ужин, все шло своим чередом, а я то и дело встречал угрюмые взгляды. Все переговаривались вполголоса, словно мертвый лежал здесь, у палатки, а не за перевалом.
Оживленнее всех выглядел прокурор. Даже чересчур оживленно. Он неожиданно подсел ко мне, с наслаждением вытянул ноги к огню, заговорил бодро:
— Печет? Штаны еще не прожгли, а? Вот вы и попали в очевидцы. Все журналисты мечтают быть свидетелями. Не так ли?
На душе у меня было скверно. Мало того, что я в своей городской одежде промерз, как собака, так черт принес этого прокурора.
— О чем же вы будете писать, дорогой журналист? Де мортус аут бэне, аут нихиль. Да-с, мой дорогой. О мертвых следует писать хорошо или ничего не писать.
Не знаю почему, но слова Новикова сразу взбесили меня. Может быть, раздражение таилось еще с прошлого вечера. Может быть, меня неприятно резанул его уверенный тон, явно ощутимое сознание собственной правоты, которое слышалось в его голосе. А может быть, мне, как и другим, было скверно. Я нахамил.
— Послушайте, Николай Васильевич, вы не замерзли? Ребята меня угостили спиртом. Отлично приводит в чувство!
Я извлек из-под бревна фляжку и потряс ею перед носом Новикова. Фляжка булькала, а Новиков поморщился.
