Прокурор: Но ведь он же вас обманул. Сказал, что пойдет к лабазу, а на самом деле пошел к палатке.
Норкин: Да, обманул. И я бы на его месте тоже пошел на такой обман. Разве бы мы его отпустили, если бы знали, что он пойдет к палатке? Это же верная смерть.
Прокурор: Да, тут вы правы. Так оно и получилось. И все же вернемся к началу: вы были последним, кто разговаривал с Сосновским. Что он вам сказал?
Норкин: Он сказал: "Я вас догоню. В лабазе остались лыжи, на лыжах я вас быстро догоню".
Прокурор: Вы пытались его остановить?
Норкин: Я просился идти с ним, но он сказал: "Лыж только одна пара". Это было резонно, и я не пошел.
Прокурор: Что он еще сказал?
Норкин: "Неля с Васей сильно разбились, а до избушки двадцать километров. Может, их придется нести. Без тебя ребятам их не донести".
Прокурор: Это все, что он сказал?
Норкин: Нет, не все. Еще он сказал так: "Скажи, как бы ты поступил на моем месте?"
Прокурор: Что вы ему ответили?
Норкин: Он не стал ждать, что я ему отвечу.
Прокурор: А что бы вы ему ответили?
Норкин: Ответил бы, что на его месте поступил бы так же.
Прокурор: Вот как? И вы не удержали своего друга от смертельного шага?
Норкин: Я вам уже сказал, на его месте я поступил бы так же.
Прокурор: Даже зная, что пойдете на верную смерть?
Норкин: Я уже сказал: я на его месте поступил бы так же. Что вам от меня надо еще?
Прокурор: Извините… Это все.
Я разгладил письмо Васениной и нашел место, где у меня рассыпались листки.
"Вам нужна моя исповедь…
В конце концов, я и сама пришла к выводу: если не вспомню и не напишу вам все, абсолютно все, что сохранилось в моей памяти, начиная с той ночи шестого февраля, я еще раз распишусь в малодушии. Эта мысль пришла и окончательно завладела мной в тот момент, когда я сидела на скале над Телецким озером после дождя. Солнце после дождя, особенно в горах, кажется необыкновенно ярким. Просто ослепительным. И когда оно пробилось сквозь тучи и залило светом хмурое озеро, я вдруг вспомнила, что я уже видела нечто подобное, видела там, на Соронге.
Это было дня за два до того, как нас нашли летчики. Я хорошо помню, как я стояла, закрыв глаза руками, и слезы лились сами собой. Я не чувствовала ни холода, ни боли, и слезы лились потому, что я не могла открыть глаза — столько было вокруг меня света.
Вышла Люся, обняла меня за плечи и вернула в избушку.
Мое место было на низеньких, устланных сухим мхом и хвоей нарах. Как и в палатке — с краю. Только в палатке я была крайняя с выхода, а здесь наоборот — крайняя у очага.
