Волшебные очки | страница 19



Я подавил вздох и побрел из парка.

Но не прошел и десятка шагов, как кто-то хлопнул меня сзади по плечу:

— Поздравляю. Приняли-таки, канальи!

— Аркадий, ты что, издеваешься?! — гневно крикнул я.

Но вот и Роман ловит и жмет мою руку.

— Поздравляю. Сказать правду, я боялся, что Ферапонт подложит тебе свинью. Я растерянно молчу.

— Э, да он не видел своей фамилии! — смеется Аркадий. — Последней она стоит, последней! Наверно, решили в последний момент.

Не веря своим ушам, я возвращаюсь к парадному. Вот она — моя фамилия! В самом конце! Принят! Принят, черт возьми!..

— Первый шаг к «макушке» сделан! — невольно крикнул я. — Да здравствует Зойка!..

Роман и Аркадий в изумлении уставились на меня. Не подумали ли они, что я от радости спятил с ума?

НА МЕЛОВОЙ ГОРЕ

Наша аудитория на одну треть пустует: вместо тридцати человек приняли лишь девятнадцать. Говорили, что попечитель учебного округа сделал директору строгое внушение за недобор. Из Харькова директор вернулся расстроенный. Приоткрыв дверь в аудиторию, он повел взглядом по пустующим скамьям и со вздохом ушел.

Итак, из ста шестидесяти шести претендентов пробились только девятнадцать, и в их числе — я. Усевшись в аудитории на переднюю скамью, я подумал, не сон ли это.

Вошел Иван Дмитриевич, наш маленький, серенький, похожий на гнома, математик. Вот оно, начало.

Но начало оказалось весьма необычное.

Иван Дмитриевич подошел к одному из нас, постоял, подумал и, прошептав его фамилию, перевел взгляд на другого. Всмотрелся, поморщил лоб, отошел на шаг назад, прищурился, опять приблизился и прошептал фамилию второго. Так он продвигался все дальше и дальше. И вот остался последний из нас, с очень ординарной внешностью. Иван Дмитриевич стоял перед ним и шевелил косматыми бровями. Отошел, погулял между кафедрой и столами и опять воззрился на него. Бедняга под этим взглядом то краснел, то бледнел. Даже пот у него выступил на лбу. И только перед самым звонком Иван Дмитриевич наконец прошептал с видимым облегчением:

— Михеев.

— Михеев и есть, — отозвался тот с неменьшим облегчением.

— Вот! — заключил Иван Дмитриевич свое первое занятие с нами. — В тот день, когда я не смогу вспомнить фамилию хоть одного из тех, кого экзаменовал, я подам в отставку.

Мы вышли из аудитории ошеломленные.

Старшекурсники нам объявили: Иван Дмитриевич, как оспы, боится, что со старостью у него начнет сдавать память, и тренирует ее всякими способами.

Бородатый третьекурсник Воскресенский, тот самый, который предсказывал мне провал, сказал: