– Ну… В общих чертах.
Алсвейг тихо застонал, впервые за все время их дружбы Гудерлинк увидел на его лице настоящее отчаяние.
– Как мне говорить с тобой, чтобы ты поверил?!
Писателю стало невыносимо его жаль. А заодно и себя: что греха таить, знакомых у него хватало, а друзей или хотя бы более-менее близких приятелей, кроме Алсвейга, не было. Но все только что сказанное было таким невозможным, ирреальным и болезненным… Разум изо всех сил защищался от этого.
Алсвейг смотрел на друга так, словно умел читать мысли.
– Я понимаю, – сказал он с грустной усмешкой. – Ничего, Томаш. Забудь. Пусть в твоей жизни все останется так, как было.
– А ты? – быстро спросил Гудерлинк.
– У меня есть дело, который могу выполнить только я. Мне придется исчезнуть на несколько дней. Если к тебе придут и будут задавать вопросы, скажи, что ты не знаешь, куда и зачем я уехал.
– Но ведь ты можешь потерять работу! Если ты нарушишь закон, тебя вычислят и снимут с электронного учета. Ты останешься без средств к существованию!
Журналист странно взглянул на него.
– Неважно. Совсем не важно, что будет потом, тем более что… Ладно. Прости, что я наговорил тебе таких непонятных и малоприятных вещей. Мне пора.
– Ты должен переодеться…
– Лучше не задерживаться. Придумаю что-нибудь по дороге. Счастливо!
Алсвейг повернулся и шагнул на тротуар. Мысли писателя понеслись вскачь. Ничего уже не будет в его жизни, как было. Ничего – ведь если Алсвейг уйдет, то он уйдет навсегда… Почему-то это не вызывало сомнений. Писатель схватил друга за рукав, уже не чувствуя влажности материи из-за того, что его собственные пальцы заледенели.
– Франк, я сделаю, что ты хочешь! Мне, конечно, трудно поверить во все это… Я имею в виду – вот так, сразу… Но ты не должен уезжать один!
Журналист остановился и улыбнулся с искренним облегчением.
– Спасибо. Томаш, мне… Нам нужно доставить сыворотку в Рим. Это должен был сделать папский нунций, но он убит. И люди, которые изготовили сыворотку, тоже мертвы. Один из них успел предупредить меня… неважно, как именно. Я оказался в лаборатории как раз тогда, когда ее громили люди из интеллектуальной полиции, мне еле удалось уйти – через задние дворы, через промышленные блоки… Вот почему я опоздал.
– Они знают, кто ты?
– Не думаю. Надеюсь, что нет. Но могут достаточно быстро выяснить. В любом случае, мы должны торопиться: сыворотка может храниться вне специальных камер только одни сутки. У нас уже осталось двадцать два часа. До Рима на рейсовом осмофлайере – восемь с промежуточными посадками. На поезде было бы пять, но он проходит под районами боевых действий. Некоторые станции и туннели сильно повреждены. Мы не можем рисковать.
