– Нет! Только не сойти с ума! Лучше сразу умереть! Пожалуйста, лучше пусть я умру!
Алсвейг повернулся в своем кресле и внимательно посмотрел на него. Что-то в его лице сказало писателю, что Алсвейг слышит то же, что и он. Почему-то стало спокойнее, оцепенение спало, хотя страх не перестал сдавливать сердце. Слух уловил, помимо привычного уже машинного гула, еще какие-то звуки. Что-то мерно и гулко ухало, сквозь затемненные стекла мерцали отблески зарниц.
– Начинается! – жестко крикнул Витторио. – Мы над линией фронта. Слышите голоса?
– Только один, – ответил Алсвейг.
– Не беспокойтесь, скоро подоспеют и другие. Старайтесь обращать на них поменьше внимания, лучше слушайте канонаду, хоть это и не самая приятная музыка. И молитесь, молитесь не переставая!
– Господи, Боже наш, спаси и сохрани!.. – громко начал читать журналист, откинувшись в своем кресле. – Отпусти нам грехи наши и огради нас от врагов наших…
"Гальпу" сильно тряхнуло и бросило в сторону.
– По нам стреляют? – с трудом выдавил Гудерлинк, и сам не узнал своего дрожащего голоса.
– Еще нет. Скорее, мы влезли в горячий сектор. Для радаров мы слишком низко идем. Лишь бы не попасть под осколки…
– Почитаем Тебя и взываем к Тебе, верные Твои…
Неистовый хор вдруг взорвался в салоне: перебивая и заглушая друг друга голоса верещали, выли, визжали так, что было невозможно ничего разобрать. И все же создавалось впечатление, что это связная речь, а не беспорядочный гвалт в зверинце, потревоженном пожаром.
– Что это за язык? Что они говорят? – кричал Гудерлинк, не замечая, как его собственный голос срывается на визг. – Что, что им от нас нужно? Кто…
– Господи, Боже наш…
– Они не люди, это не человеческая речь! Не пытайтесь понять, не вслушивайтесь!
Машина резко ухнула вниз, ремни больно сдавили и без того избитое тело.
– Господи, помоги… Господи! Витторио, нас подбили?
– Нет! Сейчас выровняемся, держитесь… Боже мой!
Вой и хохот невидимых существ раздирал перепонки. Лавина оглушающих, парализующих волю звуков обрушилась на троих мужчин в маленькой летающей машине. Гудерлинк чувствовал, как что-то течет у него изо рта – то ли кровь, то ли слюна, желудочные спазмы уже невозможно было контролировать, и он резко согнулся, сотрясаемый приступом рвоты. Алсвейг корчился на своем месте, изо всех сил зажимая руками уши. До писателя доносились отчаянные вопли, в которых тоже уже оставалось мало человеческого:
– Господи! Господи! Господииии!
