Ная проваливалась в темную дыру, скользила по ее покатым стенкам, медленно скатываясь все глубже. Когда у нее начинала кружиться голова, она съезжала не прямо, а по спирали. Она думала, что же победит: отдых, подаренный организму сном, или нехватка питательных веществ, которая не даст ей проснуться. Она все-таки очнулась. На самом деле победил город, но она этого знать не могла.
Ная медленно поднялась и посмотрела на озеро. Его покрывала корка льда, блестевшая в свете луны. Дерево, под которым она стояла, пушистой паутиной облепил иней. Ная потянулась и замерла, когда ее комбинезон захрустел. Мягкая ткань заледенела. Она пошевелила кончиками пальцев, потерла нос – ей не было холодно.
К тому моменту, как она поняла, что теперь не только не мерзнет, но и не хочет есть, прошло три дня.
Ее больше не клонило в сон, зато появилось удивительное чувство времени. Правда, точка отсчета немного сбилась. Она могла с точностью до пяти минут сказать, сколько времени прошло с того момента, как она упала в обморок на озере. Это было легко проверить – в городе осталось достаточно много часов, их можно было найти в каждом доме, правда, времени на такие поиски уходило прилично. Все будильники, настенные часы Ная стаскивала в одну из квартир своего дома. Некоторые она сразу отключала, чтобы сберечь заряд батареи.
Она могла часами бродить по городу, разглядывая монументальные архитектурные изыски вроде двадцатиэтажного дома, имитирующего своей формой колонну с капителью, или каменных лабиринтов подземных рынков. На некоторые балконы Ная забраться не могла, и тогда она начала использовать оставленные в городе мини-граверы, которые нашла еще в первые недели после эвакуации. Иногда она застывала на одном месте на несколько часов, наблюдая, как медленно ползущие тени съедает закат. Ей тогда казалось, что у нее перестает биться сердце и дышит она через раз.
Однажды она всерьез задумалась, а не поехала ли у нее крыша. Потом сказала себе: «Если даже и так, ну и пусть». И больше к этому вопросу не возвращалась.
К тому моменту, как все Наины часы разрядились, ей они уже были не нужны. Она сама себе была и часами, и компасом, и детектором воды.
А вот когда закончилось все топливо для граверов, это уже было посерьезнее.
В тот день, когда она в полутрансе стояла на перекрестке и смотрела вверх, на тающие в утреннем свете верхушки небоскребов, у нее появились крылья. Огромные, кожистые, по краям из них кое-где торчали одинокие перья, похожие на воробьиные.
