Том Сплинтер пришел на то духоподъёмное мероприятие с двумя своими приятелями — Сережкой Бергом, превосходным книжным графиком — и Игорем Крафтом, известным на Западе фотографом. (Из них первый вскоре взрезал себе вены, причем удачно, — а второй ещё долго мытарствовал: сначала блудным сыном направил стопы свои в Израиль, потом вкалывал в автомойке за океаном, потом более-менее пристроился во Франции, потом приехал в Петрославль, потом снова уехал в Париж и наконец вернулся в Петрославль, где, не выдержав энигматических смоквенских свойств, сначала долго и беспробудно пил, а затем, приведя в порядок сложные свои дела, повесился. Неужели в Париже не нашлось бы веревки?..)
Но, на момент повествования, все они — Том, Сережка, Игорь — чувствуют себя китами, на которых держится румяная и толстая, на глазах обновляющаяся Земля.
…Когда — после косноязычных и вместе задушевных приветствий директора, а также подобострастно-заумной вязи местного поэта (это был пай-карапузик, с губками бантиком, неизменной папочкой под мышкой — и головой, неизменно втянутой в навсегда опасливые плечики), — когда после этой, призванной разогреть публику цирковой интродукции на сцену вывалился Жора (а вывалился он так, словно потерял всякую координацию), — Берг, быстро-быстро штрихуя в своем блокноте, сделал карандашную зарисовку. Вот она.
В клубах пыли (эх, администрация!) — в клубах пыли, выбитой из планшета сцены всеми ста пятидесятью (на глаз) Жориными килограммами, — стоит сам Жора, еще не вполне тогда обкатанный для эстрадно-кафешантанных заскоков в народ, но уже, как (не про него) сказал классик, горбатый от жира. Его мешковатые зеленые брюки почему-то короче, чем следовало бы, а темно-вишневый пиджак, видимо, сшитый на заказ, даже образует значительный люфт вокруг сановных телес — то есть очень даже значительный люфт, и, скорей всего, призван «небрежно болтаться», намекая как бы на стройность скрытых форм — или уж образовывать королевски ниспадающие складки. Когда разглядываешь этот рисунок, на память всякий раз приходит — написанная, конечно, в другой связи, — фраза Свифта: «She wears her clothes as if they were thrown on her with a pitchfork» («Она носит одежды так, словно они набросаны на нее вилами»), — иначе говоря, она носила их в художественном беспорядке — именно этого, видимо, добивался и Жора.
Затем идет серия комиксов. Она называется «Оракульствующий». На каждой картинке — пузырем — застыл Жора, а над головой Жоры — завис другой пузырь, облачно-многомыльный — для высечения на нем проповедей.
