— Где домик? — приступила к научному анализу Матильда Эммануиловна.
— В смысле?.. — подавленно вякнул Жора.
— В центре? — помогла ему целительница.
— Нет, с краю.
— Что у домика в окошке?
— Ничего.
— Занавесочки есть?
— Нет...
— Дверь открыта?
— Закрыта...
— Какое деревце?
— Обычное.
— С листьями?
— Без...
— А внизу что?
— В смысле?
— Травка есть?
— Нет...
— А дорожка прямая?
— Кривая.
— А облачко маленькое?
— Большое.
— А сами-то вы где?
— На паровозике и с собачкой.
— Какой породы собака?
— Бультерьер
— Ой! У них же хватка! Голень пополам могут!..
— Вот потому, — мстительно выдавил Жора.
— Ну вот видите! — подытожила экстрасенсша. — Вот что мы видим, что вы сами видите, и сами же виноваты: дом вам побоку, в доме пусто, дверь закрыта — это в вашей душе пусто; деревце ваше без плодов, без цветов, даже без листиков — это ваше сердце; туча закрывает солнышко — это характер ваш; собака у вас злая — это мысли ваши; паровоз едет в никуда, даже без рельсов, а притом и дорожка кривая.
— Ну естесссно, — врастяжечку процедил Жора.
— А какая ваша профессия? — вдруг поинтересовалась ясновидящая.
— А вы самостоятельно можете определить? — имитируя игривость (и еле сдерживая злорадство), сказал Жора. — Вот что вы, например, видите?
Несколько секунд на том конце провода молчали.
— Я вижу мрак... — раздумчиво сказала Матильда Эммануиловна. — Но не просто мрак... Погодите-ка... Ага, — добавила она, — мрак и хаос. Чего-то там наки-и-идано, переве-о-орнуто, переело-о-омано, валяется чего-то, не пойми что...
— Правильно, — сказал Жора, — я — бывший литератор.
— Ой, как интересно! — по-женски оживилась экстрасенсша. — А про что вы писали?
— Нуууу... — сказал Жора.
— Нет, а все-таки?
— Про жизнь.
— А точнее?
— Не могу сформулировать, — сказал Жора.
— То есть? — изумилась экстрaсенсша.
— Понимаете, — малодушно начал Жора (презирая себя настолько, что сладострастно еще и усилил самоуничижение), — мне всегда было легче книгу написать, чем сформулировать ее идею.
— Странно… — словно бы обиделась экстрасенcша. — Все могут формулировать, а вы не можете. Каждый должен уметь формулировать! Мы же все, все люди, и все мы формулируем. Вот Достоевский. Он писал о красоте души смоквенской, но и об ее темных безднах. Толстой всем своим творчеством хотел земную церковь приблизить к небесной. Но во многом он, конечно, заблуждался. А Маринина — это синтез проблем Толстого и Достоевского, притом на современном этапе. Она показывает: вот во что наша душа от нашей жизни превратилась, и даже характер преступлений изменился, но надежда на церковь, на душу смоквенскую, все равно есть, потому что Маринина пишет с верой в смоквенского человека...
