- Рудаков! - негромко окликнула из кухни Галина. Они были женаты уже больше года, но ей по прежнему нравилось называть его по фамилии.
- Иду.
- Не слеши, Рудаков. С ужином придется подождать.
- Тесто не взошло?
- Про тесто забудь до oтпуска. Поедем к маме, она тебя обкормит печеньем.
- Тогда в чем дело?
- В сводке. По моему, последняя цифра неправильная.
- Сто восемьдесят семь? - Андрей заглянул в журнал.
- Да. У меня записано двести с чем-то.
- Посмотрим. - Рудаков раскрыл тетрадь и отыскал нужную запись. - Ты права, двести четырнадцать.
- Вот видишь.
- Что "вот видишь"?
- Кто-то из из нас напутал.
Она почти неслышно пересекла комнату у него за спиной, мягко ступая в вязаных носках, сняла с крючка дубленку и пуховый платок.
- Погоди, - остановил ее Андрей. - Проверю показания автоматики.
Он включил аппаратуру, дал ей прогреться и защелуал тумблерами.
- Сто девяносто два.
- Час от часу не легче, - вздохнула Галина. - Пойду проверю.
- Действительно, чертовщина какая то! Может, я лучше схожу, а?
- Сиди уж! - Она натянула валенки и завязала платок под подбородком. - Автоматы свои лучше проверь. Я быстро.
Она помахала ему варежкой с порога розовощекая, голубоглазая, вся неправдоподобно яркая, словно матрешка из подарочного магазина, и вышла, точно прикрыв за собой дверь.
Что-то шевельнулось в нем, дрогнула какая-то потайная струна, загудела, тревожным эхом удараясь в закоулках сознания. Тревога ширилась. Он упрекал себя за то, что отпустил ее одну в ночь под мертвенный свет звезд и зловещее синеватое мерцание морозного снега, в ужасающее одиночество и жуткую тишину горной ночи, жадно глотающую каждый шорох, каждый отголосок живого.
Он шагнул к двери, но тут лихорадочно загудел сигнал вызова и замигала красная сигнальная лампочка. Андрей схватил наушники и до предела крутанул верньер громкости.
- Ты меня звал? - Голос Галины звучал отчетливо, словно рождался под его черепной коробкой.
- Я? - оторопел Рудаков. - Что с тобой? Где ты?
-- Какое это имеет значение? - Голос был отрешенно-безразличный. Казалось, она не слышит его, просто рассуждает вслух. - Теперь уже все равно. Прощай, милый... Милый... Слово какое ласковое... Милый...
- Да что с тобой? - заорал он, чувствуя, как волосы на голове поднимаются дыбом. Она услышала.
- Со мной все хорошо. - Она произносила слова медленно, почти по слогам, и слышать это было невыносимо. - Прощай, Андрей. Сейчас...
Он отшвырнул наушники и, не разбирая дороги, слепо ринулся к двери. Чудовищной силы удар потряс дом до основания. Заколыхалась земля. Вспыхнул и погас свет. В кромешном мраке все ходило ходуном, что-то рушилось с треском и скрежетом, звенело стекло... Но страшнее всего был доносящийся снаружи воющий грохот, будто сотни обезумевших экспрессов сорвались с рельс и напролом мчатся, набирая скорость, вниз по каменистому склону.
