— Истории, подобные той, что ты рассказал, неприлично слышать в храме Божием. Но я позволил тебе продолжать, чтобы все могли убедиться в ее глупости. — По церкви прокатился приглушенный ропот, который мог означать как одобрение, так и несогласие. — Ответить тебе я предоставлю твоим же соплеменникам. — Мистер Гудкантри обвел глазами немногочисленную группу прихожан, но никто не спешил брать слово. — Неужели ни один из вас не может высказаться во славу Божию?
Одаче, который до сих пор был, скорее, на стороне Уначукву, ощутил внезапное озарение. Он поднял руку и тут же захотел снова опустить ее. Но мистер Гудкантри уже заметил его жест.
— Да?
— Неверно, что Библия не призывает нас убивать змею. Разве не велел Бог Адаму растоптать того змея, который ввел в грех его жену? — Многие прихожане похлопали ему.
— Ты слышал, Мозес?
Мозес встал, чтобы ответить, но мистер Гудкантри не собирался предоставлять ему другую такую возможность.
— Ты называешь себя первым христианином в Умуаро, ты причащаешься Святых Даров, и все же всякий раз, когда ты раскрываешь рот, с языка у тебя сходят одни только языческие мерзости. Сегодня ребенок, у которого материнское молоко на губах не обсохло, учил тебя понимать Священное Писание. Не свершилось ли здесь по слову Господа нашего, сказавшего, что первые станут последними, а последние первыми? Ни единое слово Христово не отменится до скончания мира! — Он повернулся к Одаче. — Когда придет время крестить тебя, ты будешь наречен Петром: «…на сем камне Я создам Церковь Мою».
Часть присутствующих снова захлопала. Мозес тотчас же вскочил на ноги.
— Неужто ты принимаешь меня за человека, которого можно засунуть к себе в мешок и унести с собой? — вопросил он. — Я был у самых истоков этой новой религии и своими собственными глазами видел тех белых людей, которые принесли ее сюда. Вот почему я без обиняков скажу тебе сейчас: меня не собьет с пути истины тот посторонний, который вздумает причитать на похоронах громче родни покойного. Ты не первый учитель, которого я вижу в своей жизни, и не второй, и не третий. Если ты умен, то займешься тем делом, ради которого тебя послали сюда, и оставишь в покое питона. Можешь говорить, что это я тебе посоветовал. Ведь никто из нас не жаловался тебе на то, что питон преградил ему путь, когда он шел в церковь. Если ты хочешь делать здесь свое дело, ты прислушаешься к моим словам, если же ты желаешь уподобиться ящерице, расстроившей похороны собственной матери, то можешь и впредь вести себя так, как сейчас. — Обернувшись к Одаче, он продолжал: — Пускай тебя нарекут Петром, или Павлом, или Варнавой — меня это мало заботит. И мне не о чем говорить с мальчишкой, которому впору собирать для матери кокосовые орехи. Но раз уж и ты тоже стал нашим учителем, я буду ждать того дня, когда ты наберешься храбрости убить у нас в Умуаро питона. На словах трус куда как смел, а когда доходит дело до драки, он пускается наутек.
