— Но все-таки ты родился здесь?
— Нет.
— Но все-таки ты — европеец? Француз? Англичанин? Русский? Немец?
— Нет, нет…
Марков в раздражении ударил кулаком о борт кровати.
— Да кто же ты наконец? И почему, черт возьми, мне так страшно знакомо твое лицо? Видались мы когда-нибудь с тобой?
Старик еще больше понурился и долго сидел, не говоря ни слова. Наконец он заговорил, точно в раздумье:
— Да, мы с тобой встречались, Марков, но ты никогда не видал меня. Вероятно, ты не помнишь или забыл, как во время чумы твой дядя повесил в одно утро пятьдесят девять человек? В этот день я был в двух шагах от него, но он не видел меня.
— Да… правда… пятьдесят девять… — прошептал Марков, чувствуя, как им овладевает нестерпимый жар. — Но это… были… мятежники…
— Я был очевидцем жестоких подвигов твоего отца под Севастополем[1] и твоего деда после взятия Измаила,[2] — продолжал своим беззвучным голосом старик. — На моих глазах пролилось столько крови, что ею можно было бы затопить весь земной шар. Я был с Наполеоном на полях Аустерлица, Фридланда, Иены и Бородина.[3] Я видел чернь, которая рукоплескала Сансону, когда он показывал с подмостков гильотины окровавленную голову Людовика.[4] При мне в ночь святого Варфоломея правоверные католики с молитвой на устах избивали жен и детей гугенотов.[5] В толпе беснующихся фанатиков я созерцал, как святые отцы инквизиторы жгли на кострах еретиков, как во славу божию сдирали они с них кожу и как заливали им рот расплавленным свинцом. Я шел вслед за полчищем Аттилы, Чингис-хана и Солимана Великолепного,[6] которые означали свой путь горами, сложенными из человеческих черепов. Вместе с буйной римской толпой я присутствовал в цирке при том, как травили псами зашитых в звериные шкуры христиан и как в мраморных бассейнах кормили мурен[7] телами пленных рабов… Я видел безумные кровавые оргии Нерона[8] и слышал плач иудеев у разрушенных стен Иерусалима.[9]
— Ты — кошмар… уйди… ты — бред моего больного воображения. Отойди от меня, — с трудом прошептал Марков запекшимися губами.
Старик поднялся со скамейки. Его сгорбленная фигура точно выросла в одно мгновение, так что волосы его головы касались потолка. И он опять заговорил медленно, однотонно и грозно:
— Я видел, как впервые пролилась кровь человека. Были на земле два брата. Один ласковый, нежный, трудолюбивый и сострадательный. Другой старший — был горд, жесток и завистлив. Однажды они оба приносили, по обычаю отцов, жертву своему богу: младший — плоды земные, а старший — мясо наловленных им зверей. Но старший питал в сердце злобу к своему брату, и дым от его жертвенника стлался по земле, между тем как дым от жертвенника младшего прямым столбом поднимался к небу. Тогда переполнилась душа старшего давнишней завистью и злобой. И произошло на земле первое убийство…
