Он стоял не проявляя никакого волнения, со спрятанными в широкие рукава темно-коричневой рясы руками. Грант заметил, что на ногах его не было сандалий — он был босой, — и припомнил, как не услышал шагов, когда он появился в магазине. Как всегда отстраненно, Грант подумал о том, было ли это стремление ходить босым продиктовано желанием подчеркнуть свое смирение или же тем, что позволяло ему двигаться бесшумно.
— Это брат Алоиз, — произнес прелат и оставил их одних, осенив благословением. Его жест, надо отдать должное, был гораздо более прочувствованным, чем у привратника.
— Я представляю адвокатскую контору Эрскина и Смита. А вы, полагаю, Герберт Готобед.
— Я брат Алоиз.
— Но вы были Гербертом Готобедом.
— Никогда не слышал о таком.
Грант молча оглядел его и потом сказал:
— Тогда извините. Мы разыскиваем Герберта Готобеда в связи с оставленным ему наследством по завещанию.
— Ах так? Если он брат нашего ордена, ваше известие для него не имеет значения.
— Но если наследство значительное, то он, возможно, поймет, что сможет сделать гораздо больше добрых дел, находясь вне этих стен.
— Мы даем пожизненный обет. Ничто вне этих стен нас более не интересует.
— Значит, отрицаете, что вы — Герберт Готобед?
Грант машинально продолжал разговор. Его мысли были заняты другим: в маленьких белесых глазках этого человека он прочел ненависть. Такую ненависть, с какой ему редко доводилось встречаться. Откуда эта ненависть? Отчего? Там должен быть страх!
Грант чувствовал, что этот субъект увидел в нем не преследователя, а ненавистную помеху. Это ощущение не покидало его и тогда, когда он, попрощавшись, вернулся в номер напротив магазина.
Вильямс уныло сидел над остывшим ужином, заказанным для Гранта.
— Какие новости?
— Никаких, сэр.
— И ничего от Тисдейла? Вы звонили?
— Да, двадцать минут назад. Ничего.
Грант положил ветчину между двумя ломтями булки.
— Жаль, — произнес он. — Мне работалось бы гораздо лучше, если бы можно было выбросить его из головы. Пошли. Сегодня ночью нам спать не придется.
— Что произошло, сэр? Вы его обнаружили?
— Да. Тут сомнений быть не может — это он. Отрицает, что он — Готобед. У них там запрещено интересоваться мирскими делами. Поэтому он и оказался таким пугливым в магазине. Даже не удосужился полюбопытствовать, кто кроме продавца там был, — сбежал, как только заметил, что Рикет не один. Вот это больше всего меня и озадачивает, Вильямс. Кажется, его больше волнует, чтобы его не изгнали из Братства, чем то, что его могут схватить за убийство.
