И наше сознание — как впавший в летаргический сон и ошибочно похороненный человек, просыпающийся в своём гробу, когда кромешный мрак и два метра глины поверх крышки сдавливают разум в тисках отчаяния, и смерть сжимает горло стальной рукой и бежать от неё некуда, ведь живые, закапывая его в землю, так скупо отмеряли ему пространство. И ему выпало царапать крышку гроба, срывая ногти и не чувствуя боли от сотен заноз, которые впиваются в его тело, словно стрелы воинства Преисподней. Он жадно выпьет весь воздух, и будет кричать и звать на помощь живых. Но живые не помогают мёртвым, а он для них уже будет мёртв и соответствующая запись будет сделана в их книгах, вычёркивая его навсегда из их мира. И сырая глина впитает и заглушит его предсмертные стоны и крики о помощи. И иссякнет воздух.
Или словно последний оставшийся в живых матрос огромного трансокеанского лайнера, потерпевшего крушение и затонувшего. Вода уже залила все каюты и коридоры, и погубила всё живое, и только один последний матрос, запершийся в герметичном отсеке и спасший свою жизнь, последний живой на корабле, полном призраков и мертвецов, равнодушно глядящих в глаза глубоководным рыбам. Но воздуха в отсеке хватит ненадолго, и он всё равно обречён, и за те минуты, на которые он продлил свою жизнь, он заплатит гибелью стократ более мучительной, чем его товарищи: медленно задыхаться, чувствовать, как воздух становится горьким и мертвенным, бросаться головой на стены, рвать ногтями голодную грудь, тщетно молить о чём-то в последнем бреду, кого-то исступлённо заклинать — до самого конца.
Что для для мёртвого уже человека эти восемь минут, когда близкие уже скорбят, доктор уже констатировал смерть, кровь остыла, и кто-то заботливо закрыл ему глаза?
Много это или мало?
Это бесконечно много, ведь с каждой уходящей секундой, отмеривающей этот срок, замирает и загустевает само время, и сознание успеет ещё соткать тысячи причудливых образов, словно разбушевавшийся джинн воздвигнуть и разрушить волшебные дворцы, осуществить самые заветные желания и оживить самые страшные кошмары, вернуть забытые картины детства, драгоценный дар, но лишь на мгновенья, как самые щедрые дары нам даются во снах, чтобы растаять при пробуждении.
Заново прожить жизнь и заново ужаснуться смерти — вот что можно успеть за бескрайние восемь минут…
Как будто рядом с большими песочными часами, отмеряющими потоками песка отведённое нам в этом мире время, кто-то неведомый поставил ещё одни — совсем крошечными, песка в которых хватит лишь на восемь минут. Короткая отсрочка перед казнью… Чей-то маленький подарок. И чем меньше остаётся песчинок в верхней доле часов, тем больше размываются образы, рисуемые нам сознанием, кончается воздух и пора прощаться.
