Пестрый пузатый спинакер с красочным логотипом «Оболони» трудолюбиво тащил «Анубиса» на восток. Океан пронзительно синел - такого потрясающего цвета никто раньше не видел. Даже в Индийском - там вода выглядела гораздо темнее. Юра сидел по левому борту на руле, Женька валялся по правому, лениво удерживая брасс. Стаксель не поднимали уже с неделю - все равно не работал под спинчем, а грот, полностью растравленный, работал вполне.
Проснулся Нафаня, выбрался из кубрика, рефлек-торно зыркнул на компас, потом на небо, потом на море, где продолжали почему-то бесноваться летучие рыбы, и вполголоса буркнул:
– Буэнос утрос…
– Как спалось? - поинтересовался участливый Женька. Подобно всем крупным людям, он был заметно добродушнее, нежели могло показаться с виду.
– Нормально. Только фигня какая-то приснилась, аж проснулся…
Нафаня побрел к вантам, отлить. Проснулся и Баландин.
– Привет, мужики… Блин, пурга какая-то снилас блин!
Он часто дышал, словно после стометровки. Не иначе - последствия приснившейся пурги.
– О! - заорал Нафаня, навалившись на ванты грудью. - Глядите!
Лоснящееся черное с белыми отметинами на боках тело на несколько долгих секунд вознеслось над волнами и, подняв тучу брызг, вновь рухнуло в соленую свою обитель.
– Косатка, чтоб я сдох! - восхищенно выдохнул Юра. - Нафаня, это специально для тебя небось! Ты ж у нас единственный из экипажа Дядика.
– У нас «Косатка» не в честь рыбы, - пояснил Нафаня, - а в честь ласточки.
– Косатка - не рыба, косатка - дельфин. Только хищный, - со знанием дела поправил Баландин, в свою очередь навострившись к вантам.
– Так обычные дельфины тоже хищники, рыбу же жрут, - резонно заметил капитан.
– Ты мне мозги не парафинь дельфинами! - с деланым высокомерием отбрыкнулся Баландин. - К тому же ласточка с буквой «а» пишется.
– По-русски - с «а», - равнодушно уточнил Нафаня. - А у нас - по-украински написано!
– А… - понял Баландин. - Тогда ладно.
– Чего только в длинной гонке не узнаешь! - вздохнул Большой Женька. - Сто раз с вами ходил и не знал…
«Анубис» величаво скользил по водной глади, лениво взбираясь на пологие синие холмы и так же лениво скатываясь в неглубокие между ними ложбины.
Через какое-то время заскучавший Кубицкий изъявил желание сварганить обед, поэтому на брасс упал Нафаня, а Баландин принялся помогать Женьке. Через полчаса поползли бередящие обоняние ароматы, на камбузе аппетитно шкворчало. Пиликал радиоприемник, извергая некую восточную какофонию, которую наивные азиаты полагали музыкой. «Идеальный звуковой фон для работы, - объяснил как-то Женька. - Не грузит и не мешает». Остальные не возражали.
